Amor legendi, или Чудо русской литературы

Для Шопенгауэра несомненной истиной является то, «…что смысл половой любви составляет отнюдь не взаимная любовь, но обладание, т. е. физическое наслаждение» («…dass nicht etwas die Gegenliebe, sondern der Besitz, d.h. der physische Genuβ das Wesentliche ist»). Однако после того как объект становится предметом обладания, наступает странное разочарование, поскольку любая страсть угасает сразу же вслед за ее удовлетворением[395]. И этот тематический мотив очевиден в повести Лескова. Взаимоотношения Катерины и Сергея описаны буквально как ситуация обладания, дающая право на объект, но имеющая тенденцию стать угрозой для обоих ее участников[396], и отвращение Сергея от Катерины, сопутствуемое увлечением другой женщиной, является выражением его физического охлаждения. Согласно Шопенгауэру, в половом удовлетворении один объект всегда может быть замещен другим, поскольку оно стремится лишь к наслаждению[397]. Продолжительное блаженство абсолютно исключено, и Катерина – вопреки своему значащему имени[398] – обречена познать это на собственном горьком опыте.

9. Обесценивание детей

В теории половой любви Шопенгауэра дети не являются естественным плодом любовного счастья, они суть не более чем механический результат воли рода. С этой точки зрения понятно, почему Катерина относится к своему прижитому от Сергея ребенку как к помехе и, как это было уже отмечено в тексте первой публикации (гл. 13; ср. также конец гл. 12), «весьма равнодушно» отдает его на воспитание. Напротив, в тексте первой публикации отсутствует добавленное позже замечание: «Любовь ее к отцу, как любовь многих слишком страстных женщин, не переходила никакою своею частию на ребенка» (гл. 13). Отданный ребенок обречен немедленному и совершенному забвению. Впрочем, Катерина холодно относилась к будущему ребенку уже и во время беременности.

10. Смерть как избавление?

По сравнению с первой редакцией особенно значительной переработке подверглась глава 15, к которой Лесков сделал обширное дополнение (со ссылкой на книгу Иова). Показав свою героиню в состоянии безмерного унижения, охваченную бешеной, злобной ревностью, Лесков заставляет повествователя задуматься о том, как, собственно, может повести себя человек в таком невыразимо бедственном положении, и предлагает два варианта: чтобы заглушить свои муки, мученик может сделать попытку отпустить на волю всю свою зверскую энергию мщения, и тогда он станет окончательным воплощением зла («становится зол сугубо»); или пред лицом ужаса он может пожелать себе небытия, т. е. смерти в качестве спасения. Этот второй вариант исхода представляет собой вариацию на тему «отрицания воли к жизни» («Verneinung des Willens zum Leben»), который, по мнению Шопенгауэра, является прямым путем избавления, и как раз о нем немецкий философ размышляет в заключительной части своего трактата о половой любви[399]. Как представляется, в жутком финале своей повести Лесков объединяет эти варианты исхода: животную жажду убийства и самоистребительную страсть к самоубийству. Однако подобное толкование не лишено остаточной умозрительности.

11. Словесные мотивы