Андреевский флаг

– Свежо-с, Григорий Алексеич. Обыкновенное дело на воде. Двоих марсовых пришлось в трюм снести, вконец размотало: не матрос, а фонтан…

Григорий в душе улыбнулся: «Гоголишься, брат. Тон берешь полнейшего равнодушия… Знакомо, знакомо… Молодцом, так держать».

– Как полагаете, – Харитонов утер перчаткой лицо, – прикажем ставить зарифленные триселя, штормовую бизань и форстеньги-стаксель[90]? Для шторма в аккурат, невелика парусность…

Лунев ответами не сорил. Вцепившись руками в поручень, он пристально вглядывался в расцвеченный всполохами горизонт. Там, на чернильном склоне неба, клубилась и пучилась в грозовую лаву непроглядная тьма.

– Штормовые паруса, говоришь? – Капитан мрачно покачал головой. – Нет, лейтенант, впереди шквал. Распорядитесь взять паруса на гитовы[91].

Офицеры одобрительно закивали, а Харитонов отдал команду, кою подхватил хрипучий, цепной лай боцманов.

Судорожно цепляясь за ванты, матросы опасливо начали карабкаться «в небо», покуда не достигли марсов[92], где, прикипая к сырому дереву, расползались по стонущим реям.

У Лунева захватило дух, равно как у всех, стоящих на мостике, а у мичмана Зорина вырвалось:

– Господи Боже, убереги!

…Снизу казалось: не вымужить им. Бриг швыряло, словно бутылочную пробку.

Кипень вокруг стояла жуткая. Море точно бурлило в огне сатаны, курчавясь белопенными гребнями. Временами «Виктория» черпала бортом, и вода шипела по палубе, жадно слизывая своим языком все: срывая матросские башмаки, клетки с ломающей крылья птицей, забытую бухту каната или что-нибудь еще…

– Да живее же, братцы-ы! – сорвался Гусев. До нитки промокший, с бледным лицом, старший офицер не спускал с рей тревожного взгляда. Парусина, стрелявшая пушкой под ветром, сдаваться не думала, бросала смертельный вызов, выворачивала закостеневшие пальцы моряков, рвалась на волю раздутой могучей грудью. Но вот бриг оголился.

– Марсовые вниз!! – Харитонов спорил с ветром, срывая вконец голос. Вздох облегчения вырвался у стоявших на мостике.

…Боцманы уже разгоняли матросов по местам; те, цепляясь за кожаные рубашки[93] орудий, пробирались каждый к своему шестку, впиваясь руками в гудящие снасти. Все молчаливы, подбитые страхом. Ни шутки, ни даже полслова…

А ветер крепчал и крепчал, подползая к гибельной степени шторма.

– Устин Михайлович, голубчик! – Лунев, прикрываясь от ледяной сыпи брызг, орал в ухо Гусеву. – До настоящей «варки» еще час или два… Покуда слажу дела внизу, присмотрите за рулевыми… Там нынче Крыков не дает зевать… да боюсь, в такую круговерть ему одному не управиться.

Гусев Устин Михайлович, командир канониров и орудийной прислуги, понимающе кивнул и, хватаясь за поручни и леера, стал пробираться вперед.

– Ежли что до сроку наметится, дадите знать!.. – крикнул напоследок Харитонову капитан, спускаясь вместе с другими офицерами. Время было для согрева принять «в черную» стакашек-другой чаю с порцией водки.

Но не успели офицеры толком обогреться в кают-компании, как корабль засбоило, швырнуло на чертоплясном валу, и в кают-компанию, едва не сломав шею, влетел с флягой чая Демьян Хомутов.

– Шквал! – вне себя заорал он. Оловянное лицо его дергал страх.

* * *

«Боже, помилуй нас!» Шторм, грянувший над «Викторией», колотил бриг два дня кряду. Черная пенистая вода шипела по проходам, вшибаясь фонтанами соли в разбитые люки.

Беда заключалась в том, что вся прибрежная линия кишела подводными рифами; пытаться в шторм найти закрытую бухту, пройти ближе к берегу – было равносильно самоубийству; да и, сказать по совести, никто из моряков «Виктории» не знал такой спасительной гавани – дело было новое, молодое… А кормщик Рябов Иван – знаток и лоцман сих мест – был далече.

…В те жуткие часы, когда смерч обрушивал всю свою силищу, раскачивая, как спички, стволы мачт, смерть в полный рост встала перед глазами несчастных.

Громады кипящих волн с неистовством набрасывались на стойкий бриг, врезаясь пенными гребнями, и неслись по палубе всесмывающей лавой.

…В трех местах волны проломили фальшборт, сорвали с верхней палубы леер и капитанский вельбот[94], который, размочалив боканцы[95], ахнулся в пучину – только и видели!

Лунев объявил полный аврал, и боцманы во главе с Афанасием Крыковым, изрыгая проклятия, стабунивали подвахтенных и канониров, всех, кто способен был стоять на ногах и помогать натягивать штормовые канаты.

– Береги-и-и-и-ись!!!

Бизань-мачта, срубленная топором ветра, затрещала, вывернулась комлем из стенса и задержалась в паутине снастей, уткнувшись клотиком[96] в могучий грот.

Бриг надрывно содрогнулся, заскрипел и дал отчаянный крен левым бортом. Пушки загремели бронзовыми носами по крышками портовых нор, усиливая наклон.

– Салинги[97] в щепы! – перекрикивая ветер, рычал Лунев. – Рубите крепежные канаты! Бизань к черту! За борт!!

Палуба дрожала под сапогами. Кожу с ладоней сдирали все: от капитана до кока.