– Чаво ты, Клим, ровно сторожевой пес, всё уши востришь? – нарушил тишину старый матрос Сырцев. – Теперича уж все позади, грузиться скоро возьмемся… Вот развидится маненько, и айда трафить шлюпки помалу.
Однако марсовый в ответ не обронил и скупого словца. Шея его была напряжена, обветренное лицо оставалось сосредоточенным и далеким. Временами он по-птичьи приподнимал выше голову и напряженно прислушивался к мерному плеску воды.
– Места здесь, должно быть, добычливые, – не обижаясь на молчание Клима, вновь затянул Митрич. – Кишки-то уж истомились по свежатинке… А-а?.. Ушицы бы доброй, да рыбки вдоволь…
– Заткнись. – Марсовый вдруг привстал, подозвал скупым жестом боцмана. – Враг там, вот крест! Шведы! – ткнув пальцем в курящийся туман, шепнул матрос. – Оповести офицеров, Жбан. Бей тревогу!
– Да ты рехнулся?.. – выпучив глаза, с неверием прохрипел боцман. – Нетути там никовось, балабан[106]…
Тем не менее снедаемый сомнением и тревогой Маслов решил сам все проверить. Но, сделав несколько шагов, он тоже вдруг услышал тихий всплеск весел, вплетающийся во вздохи волны. Под ложечкой засосало – пустынный, молчаливый борт напоминал межу, за которой его ждала смерть.
– Эй, Жбан? – Митрич вместе с другими насторожился. – Живой, нет? – В тусклом свете фонаря лицо Маслова лоснилось от пота.
– Да-а… – Он, сам не зная зачем, вытянул из голенища свою плеть.
Его боцманские обязанности ограничивались наведением порядка, разгоном драк между осерчавшими матросами, но стрелять при исполнении службы ему еще не приходилось… Чем дольше он сверлил борт взглядом, тем яснее понимал, что первым должен подойти к нему сам. Обязан, потому как он – боцман. «Эх, была не была! У колодца да не напиться…» Молодцевато крякнув, он загремел каблуками. Уперевшись в фальшборт руками, боцман впился взглядом в туман, и… по спине его разлился холод. «Матерь Божья… То ли видится мне, то ли кажется, то ли старый колдун куражится… А ведь и впрямь швед на нас прет!» Вся вода, насколько позволял зреть туман, была усеяна большими флотскими шлюпками, в которых молчаливо, как камни, сидели люди. У Маслова зарябило в глазах от блестящих кирас и медных касок шведского десанта. Вооруженные мушкетами, копьями и абордажными палашами, они ждали только приказа. И все они, суровые и немые, как показалось боцману, смотрели именно на него.
Жбан ахнул и шаркнул сапогами назад.
– Братцы! – прохрипел он и не совладал с голосом: в груди при каждом вздохе что-то свистело. – Братцы-ы, в ружье! Швед у бортов!
Крик боцмана потонул в гулком грохоте вонзающихся в древесину абордажных крючьев. Маслов хотел было броситься к своим, но заизвивался, точно червь на крючке, прибитый стальным когтем к фальшборту. Когда русские схватились за оружие, правый борт уже густел от карабкающихся по веревкам шведов.
Орудия «Виктории» дали беглый огонь. Бриг окутался дымом вперемешку с туманом, сквозь который рыжими кинжалами сверкали вспышки выстрелов. В быстром чередовании они прокатились вдоль всего борта от носа до кормы, харкая огнем и смертью, разрывая штурмующих на куски.
…Первое столбнячное потрясение моряков схлынуло. Боевой дух был на высоте: рвал сердце из груди, бил по вискам, заставляя руки ловко управляться с оружием. Под орудийные лафеты судорожно подбивались специальные лиственничные клинья, чтоб опустить стволы и дать возможность пушкам сверху вниз, прямой наводкой бить по шведским вельботам.
…Дергачев казнился, что не сумел предвидеть сию оказию. Ящики с картечью во время аврала, как назло, были глубоко похоронены под провизией, а бить по неприятелю ядрами было не лучшим делом. Поэтому был отдан приказ зарядить пушки обрывками цепей и книпелями – «лихой свистушкой» – для перебивания такелажа врага.
Одновременно с этим шкиперы командовали натягиванием плетенных из линей[107] сеток над шканцами и баком. Сетки эти должны были удержать во время боя падающие на людей осколки мачт и рей.
– Слава королю-у!! На абордаж! Впере-ед!
Шведы ответили плотным ружейным огнем, яростным ревом и свинцовым дождем пуль.
Гере Уркварт – командир фрегата «Святая Бригитта» – в золоченой кольчуге и синем бархатном плаще на плечах, в сияющей каске с желтым плюмажем, окруженный дечными офицерами, держал в правой руке обнаженный клинок и напряженно следил за ходом боя.
…Туман рассеивался, и очертания застрявшего на рифах корабля московитов теперь были отчетливы. Бриг находился в пушечном выстреле от его фрегата, и Уркварт в подзорную трубу мог ясно, без труда разглядеть окраску высоких бортов, ванты, сверкающие белизной и надраенной бронзой. Все пушечные порты «Виктории» были открыты. Капитан видел и самих русских, метавшихся по своему бригу. Их было много, и среди четких линий, прочерченных штагами и вантами, на фоне розовеющего неба они казались ему большой стаей птиц, галдящей среди ветвей заваленного бурей дерева. Он с удовлетворением отметил, как молчание его десанта, сдерживавшего до времени свою мощь, околдовало московитов своей магической силой.