Андрей Соболь: творческая биография

Герой А. Соболя в конце рассказа тоже пробуждается, но это не проблеск прекрасного в его душе. Это как внезапное отрезвление от тяжелого запоя. Он прозревает, только дойдя до крайности, до предельной глубины своего падения: «Милый ты человек, посуди только! Жидовочка на себя руки наложила, утра не дождалась… Она в сарайчике в мучении смерть принимала, а я в ту пору где был? Подумай только! Ее загубил, а сам в домик пошел, к девицам… Эх-ма! Мне бы сразу в суть-то самую вникнуть. Не то — совсем затуманился, будто мне глаза тряпкой завязали. Иди, мол, и не гляди, где живое лежит. Видимо, по такой линии я шел, чтоб как ни есть до последнего дойти» (243).

В финале рассказа герой признается: «Душа у меня кричит. Темная она, а плачет. Такой правды хочет, чтоб светло стало… Глазами настоящими глядеть хочу, по-человеческому, значит» (246). И первый шаг на пути к этой правде — раскаяние. Петьке необходимо высказаться, «начать исповедь, начать новую жизнь, оглянуться на жизнь прошедшую»³⁰.

Сказовая форма рассказа задана автором изначально, разговорной интонацией первых предложений, обращенных к предполагаемому слушателю: «Я-то? Из Семиграда, монастырский. Улица такая, известная» (189). К 1910-м годам сказовая форма повествования обретает все большую популярность как наиболее адекватный способ воплощения в тексте народного сознания. Однако в большинстве произведений сказ используется как художественный прием и появляется во вставных эпизодах в обрамлении нормативной литературной речи повествователя (Н. Лесков «Очарованный странник», В. Короленко «Убивец», «Чудная», «Лес шумит», И. Бунин «Деревня» и др.) Монолог рассказчика вне рамок речи повествователя появляется в повестях А. Белого «Серебряный голубь» (1910), А. Ремизова «Неуемный бубен» (1909) и Евг. Замятина «Уездное» (1913). Но в этих произведениях герои-рассказчики — типичные уездные обыватели, «люди тихие и законопослушные, народ „робкий и опасливый“»³¹. Андрей Соболь на страницах своего рассказа дает слово человеку дна, причем слово монологическое, не прерываемое критическими или нравоучительными интенциями. Сказ у А. Соболя становится формообразующим элементом, структурирующим, организующим материал в жанре «псевдоавтобиографии».

Петька Корольков в момент начала повествования — типичный люмпен, «босяк», герой, на рубеже веков не сходящий со страниц произведений М. Горького, В. Короленко, Д. Григоровича, Л. Андреева и других известных писателей. Однако в большинстве своем все эти авторы рисовали жизнь «босяка» как бы извне: с позиции случайно оказавшегося в этой среде повествователя (В. Короленко «В дурном обществе») или человека иной среды вынужденного по разным причинам вести тот же образ жизни (М. Горький Цикл «По Руси»). И если и звучал в этих произведениях голос самого человека из низов, то лишь эпизодически, в обрамлении авторских ремарок и интенций повествователя. У А. Соболя герой «дна» обретает не только свой голос, но и право на голос, право на исповедь.

М. С. Уваров, исследуя природу исповедального слова, пишет: «Текст исповеди возникает как реальный „спор мысли“, и таинство это невозможно без обращения к истокам, к истории, к самому себе», и потому «исповедальное слово рождается не как звук — пусть даже и самый благостный и благодатный, — но как условие духовного и нравственного совершенства»³². Таким образом, утверждая за свои героем право на исповедь, А. Соболь тем самым еще раз подчеркивает возможность внутреннего, нравственного воскрешения дошедшего до предела духовной деградации Петьки Королькова.

1.3. Концепция личности в дореволюционном творчестве Андрея Соболя

Человек… несет всю тяжесть мира на своих плечах: он ответственен за мир и за самого себя как определенный способ бытия…

Ж.-П. Сартр