Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Странное «родство» с героем собственных произведений Андрей Соболь прекрасно осознавал и считал недостатком: «В жизни и в литературе я человек прохожий. Это, быть может, неплохо для жизни, но не годится для литературы. Есть бродяги, которые всю жизнь свою проводят на улице, но в собачьи дождливые вечера все же с завистью поглядывают в чужие окна. Есть и другие. Ни разу не покидают угла своего, но весь свой век, замирая, стоят у полуоткрытых дверей, откуда видать, как бегут и разбегаются дорожки — эти люди тоже бродяги. Но есть и третьи: они всегда вне „углов“ и никогда не останавливаются у окон — это люди прохожие. О них все мои рассказы, им отдана вся моя писательская тяга, и я сам один из них»3. Это отрывок из автобиографии писателя 1922 г., но еще раньше мы встречаем его в несколько измененном виде на страницах повести «Люди прохожие», которая стала своеобразной визитной карточкой А. Соболя4.

Повесть «Люди прохожие» представляется нам одним из ключевых текстов в творчестве писателя еще и потому, что в ней сходятся воедино многие мотивы и сюжетные ходы, заявленные в более ранних произведениях и в большинстве своем потерявшие значимость в дальнейшем, — с этой точки зрения повесть является как бы финальным аккордом, завершающим период творчества 1910-х годов. С другой стороны, именно в этой повести впервые А. Соболь представляет целостную концепцию своего героя, раскрывает внутреннюю доминанту образа «человека прохожего», который в послереволюционный период творчества писателя, переходя из текста в текст, становился некой навязчивой идеей, двойником автора.

Авторская концепция героя здесь воплощается в образе героя-повествователя. Два других персонажа — Дмитрий Дмитриевич Тихоходов и Михаил Ксенофонтович Зыбин — лишь оттеняют ее, являя собой конкретное воплощение двух крайних позиций «сомнение — уверенность».

Прежде всего обращает на себя внимание совпадение точек зрения автора и героя. Яркий пример тому — цитата о «людях прохожих» из автобиографии А. Соболя, которую мы приводили выше, представляющая собой перифраз отрывка из монолога героя-повествователя: «Правда, бывают различные бродяги: одни всю свою жизнь проводят в четырех стенах своего дома, но и всю жизнь завидуют тем, кто бродит за стеной, а есть и такте, кто дни и ночи в пути, а, заглядывая в чужие окна, мечтают об отдыхе. Но есть и третьи — люди прохожие: они и по ту сторону стены, и чужие окна им всегда чужие, но знают ли они, — есть ли у них дорожки?» («Люди прохожие», I, 79).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука