Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Как видно из предшествующего анализа произведений А. Соболя 1910-х годов, поиск своего художественного материала, индивидуального художественного облика у этого писателя неразрывно связан с поиском своего героя. Как писал М. М. Бахтин: «…автор не сразу находит неслучайное, творчески принципиальное видение героя, не сразу его реакция становится принципиальной и продуктивной и из единого ценностного отношения развертывается целое героя: много гримас, случайных личин, фальшивых жестов, неожиданных поступков обнаружит герой в зависимости от тех случайных эмоционально-волевых реакций, душевных капризов автора, через хаос которых ему приходится прорабатываться к истинной ценностной установке своей, пока наконец лик его не сложится в устойчивое, необходимое целое»1.

В произведениях А. Соболя 1910х гг. выносятся на первый план и подвергаются пристальному рассмотрению различные доминанты образа героя — личностно-психологические особенности (ранние лирические стихотворения), национальная принадлежность и самоидентификация («Мендель-Иван», «Песнь песней», «Пыль» и др.), социальное происхождение («Ростом не вышел», «Русалочки»). Однако при всех различиях внешних обстоятельств и формальных признаков, его героев объединяет некий единый внутренний стержень — при всей разнице материальных воплощений образа героя в произведениях А. Соболя можно выделить ряд личностно-психологических свойств, неизменно ему, герою, присущих.

Так или иначе эту особенность произведений Андрея Соболя отмечали практически все исследователи, обращавшиеся к его творчеству: «Каждое соболевское произведение — раскрытие еще одной „души“, показ еще одного „человека“, развертывание еще одной, но по существу все одной и той же — „психологии“» (З. Штейнман); «…писатель подходит к своему двойнику (а таким двойником является почти каждое центральное действующее лицо его повестей и рассказов)…» (Д. Горбов); «дробятся — кочуют из повести в повесть — одни и те же герои…» (С. Шершер) 2. Причем доминанта этого «кочующего» образа героя определялась словами самого А. Соболя, которые практически дословно повторяются в его произведениях: все его герои — «люди прохожие» в вечном поиске «правды, имени которой нет названия».

Таков его Нахман, который, прозрев внезапно после гибели сына, начал жить так, «словно где-то горело …внутри, и он пытался этот огонь чем-нибудь затушить» («Человек с прозвищами», 58); таков Петька Корольков, душа которого «такой правды хочет, чтоб светло стало» («Ростом не вышел», I, 246); в рассказах 1920х годов такими же будут рисоваться Давид Пузик, с контрабандистами переходящий границу, зачем? — но ведь «должна же найтись земля, где будет простое и гордое: Давид бен-Симон, — древнее, по праву, имя, под древним и своим, по праву, небом» («Погреб» II, 33) и «веснущатый человек», ищущий помощи и защиты и для того пишущий свои мемуары («Мемуары веснущатого человека» IV, 114–147). Между этими героями нет более ничего общего; все, что их объединяет — мотив пути, состояние поиска.

Однако в большинстве своих произведений А. Соболь выводит героя (безымянный герой-повествователь «Мои сумасшедшие», Александр «Пыль», Гиляров «Салон-вагон», Яков Балцан-Александр Гомельский «Печальный весельчак», Игорь «Человек за бортом» и др.) или систему взаимоотражающихся героев (повествователь — Зыбин — Тихоходов «Люди прохожие», Позняков — Богодул «Бред» и др.), существенные черты характера и мировоззрения которых при более пристальном рассмотрении сливаются воедино, дополняя и раскрывая друг друга, обнаруживая единый, целостный образ героя, проходящий через все творчество писателя и являющийся его организующим центром.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука