Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Причина сумасшествия героя не в том, что во время своего агитационного марафона он все больше проникается бедами и несчастьями своего народа, как это произошло, например, с Шолом-Меером-банкиром, который теперь собирает «сморщенные, точно осенние листья» бумаги, искренне веря, что «это векселя всех евреев, и если христианский суд заплатит по ним, то уничтожится черта оседлости, прекратятся погромы…» (9). Этот революционно настроенный молодой человек сходит с ума потому, что однажды, агитируя очередную девушку с длинной косой, понимает: «не нужны ей сейчас ни Бебель, ни Лассаль, а нужно взять ее маленькую смуглую руку и сказать: — Идем! Увести ее из местечка на большой простор, чтобы широко раскрылись девичьи глаза…» (8); потому что оказывается, что все его «доклады — мертвые» (13), что всеми своими агитационными речами он, такой образованный и рассудительный, «не в силах сдернуть темный покров, чтобы сейчас же, а не когда-нибудь, пробился свет» (15). Герой осознает свое бессилие рядом с простым сумасшедшим Давидом из местечка Вицаны, который «васильками избивал филистимлян»: «…люди спят в душных домиках, люди по утрам торчат в своих лавчонках, перебирают тесемки, торгуют колесной мазью, обманывают друг друга, дрожат над каждой копейкой. И молятся Богу. О чем? Знаете, доктор? — об успешной торговле. Богу говорят про колесную мазь, про вздорожание керосина… А вокруг качаются колосья — золотые палочки, которые Бог разбрасывает по земле, когда ему весело… И когда мой сумасшедший приносит васильки и, блаженно улыбаясь, раздает их еврейкам, евреям, детям и даже собакам, — тогда, скажите, доктор, разве он не избивает филистимлян?» (7). Не случайно в финале звучит признание героя: «Я не в силах побить филистимлян» (15).

Потеряв свою правду, герой ищет сумасшедших, чтобы они говорили ему о своей. И эту страшную правду открывает ему удивительный сумасшедший из местечка Загишки, который отделял здоровых от сумасшедших. Эта встреча несет окончательное прозрение: «Доктор, я пришел к вам сказать великое слово: все мои сумасшедшие — здоровые, нужные люди, умные, а я — сумасшедший… объявите во всех газетах, что сумасшедшие во всех еврейских местечках — самые умные люди, а меня посадите в сумасшедший дом…» (15).

Мир переворачивается, и парадоксальным образом все встает на свои места. То, что казалось нормой с позиции прошлого, оборачивается аномалией с точки зрения настоящего — та же ситуация, что и в рассказах «Ростом не вышел», «Человек с прозвищами» и др. Эта игра гранями «норма — аномалия», «рациональное восприятие мира — сознание сумасшедшего», «явь — бред», «реальное — ирреальное» будет присутствовать почти во всех произведениях А. Соболя 1920-х годов. Однако именно в этом рассказе впервые заявлена идея, которая затем получит свое развитие в романе «Бред», повести «Салон-вагон» и других произведениях о революции. Герой «Моих сумасшедших», сойдя с ума, прозрел — он стал видеть бред агитаторов, которые искусственно создали некий мир абсолютных идей, неадекватный существующей реальности. И затем революция станет величайшим массовым бредом, в котором приверженцы революционных взглядов попытаются совместить две противоположности — абсолютные идеи и относительный мир.

Прозрение приводит героя к необходимости выбора: либо жить в привычной системе координат, что ведет к серьезному внутреннему конфликту, либо коренным образом изменить стиль жизни, направление поиска, сориентировав его в соответствии со своим новым мироощущением.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука