Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

И агитатор на партийные деньги покупает гвозди сумасшедшему Зелигу: «Я не мог видеть, как над ним издеваются дети. И, говоря между нами, мне хотелось, чтобы скорее была построена лестница» («Мои сумасшедшие», 12). Его правда высокой идеи, очень разумной и обоснованной Бебелем и Лассалем, померкла перед простой, но деятельной правдой местечковых сумасшедших, «которые не знают о программе minimum, которые не знают, почему в республиканской Франции существует антисемитизм, но которые строят лестницы до неба» (13). Этот поступок не производит никакого переворота в мироустройстве, но он значим для самого героя, сделавшего свой выбор.

Митя Тихоходов терзает себя и Зыбина вопросами: «Души поломанные… И говорят они: „Люди прохожие, остановитесь, помогите!“ Что же ответят им люди прохожие?.. В марсельский порт пойдут людей отыскивать, тех самых, что изобретают машинки для прочтения чужих мыслей? Помнишь, ты рассказывал: „прочту, мол, дурную мысль и в хорошую сторону ее поверну“. Вот ты и прочел у Дуни. Прочел я у Зины. Куда повернем? Никуда? Сами повернем в кусты и на широкую дорогу? А те пусть на узкой погибают?» (I, 126–127). Спасительная для женщин поездка в Крым стоит героям свободы — они пренебрегли конспирацией и были арестованы. Но их поступок возрождает в герое-повествователе утраченную веру: «…он повел меня к людям, и я впервые заглянул в живую человеческую душу; он просто подвел меня, и теперь я знаю: в этой простоте жизнь, а раньше я не видел ее, шел мимо» (I, 128).

Таким образом, мы можем говорить еще об одной доминанте образа героя. Прозрение приводит героя не только к реальной оценке окружающего мира, но и к осознанию собственной ответственности за все, в нем происходящее, к пониманию необходимости собственного, пусть безрассудного, но реального действия.


В 1910-е годы концепция личности в прозе А. Соболя только формируется, свое полное воплощение она получит в произведениях 1920-х годов, максимально реализовавшись в образе Гилярова, героя повести «Салон-вагон».

Герой А. Соболя всегда существует на грани, на грани необходимости и невозможности выбора. Эта ситуация весьма характерна для экзистенциального мировоззрения начала ХХ века. Движущей силой бытия становится человек, находящийся в основании перпендикуляра истории и времени, а значит в том состоянии, «когда почва уходит из под ног», и «человек все-таки продолжает жить без почвы или с вечно колеблющейся под ногами почвой», но «он перестает считать аксиомы научного познания истинами, не требующими доказательств,… он перестает считать их истинами и называет ложью»10. Этот человек начинает путь к своей истине, но для этого «нужно перестать дорожить безопасностью и быть готовым никогда не выйти из лабиринта»11. У этого человека нет страха перед хаосом, это Адам нового времени, познавший, может быть, самое страшное — безнадежность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука