Точкой отсчета, обозначившей собой новую систему координат и в жизни, и в творчестве писателя, станет революция. Существенно расходясь в оценке послереволюционных произведений А. Соболя, критики и исследователи будут удивительно единодушны в определении их темы: «Соболь изображает трагедию сметенных революцией представителей старого общества
»11; «пишет Соболь о всех жертвах революционного вихря»12; «А. Соболь говорил о людях, которые всю жизнь жадно и страстно стремились к революции, но оказались за бортом, когда пришла эта революция»13; «большинство произведений А. Соболя исследуют психологию „лишних людей“ — революционеров»14; «эти рассказы… посвящены житью интеллигентских элементов, ликвидируемых революцией»15; «верный психологическому реализму, Соболь многократно варьирует в своих произведениях тему поиска человеком своего места в разворошенном революцией мире»16. А по словам близкого друга писателя Ю. Соболева, после революции для А. Соболя «мир оказался расколотым надвое, рассеченным от полюса до полюса», «и если темой — единственной темой всех рассказов и всех писаний Соболя, начиная с 1917 года, — делается тема о людях революции, то единственной личной темой его жизни становится проблема: „Я и революция“»17.Вопрос о том, как принял революцию А. Соболь, ответ на который нам представляется очень важным, так как в 1920-е годы он оказывался порой единственным критерием оценки писателя и его творческого наследия, до сих пор вызывает затруднения. «Напостовцы» клеймили А. Соболя «правым попутчиком
»18, С. Городецкий на страницах журнала «Печать и революция» упрекал писателя в «слепом до комизма отношении к борющимся силам наших дней»19, а знавшие его люди писали о нем как о «революционере мысли и чувства»20 и считали, что «если революция богата чистотой чувства преданных ей и красотой жертвенного подвига ей служивших, то и Андрею Соболю принадлежит почетное место в ее Пантеоне»21.