Андрей Соболь: творческая биография

На протяжении всего романа в монологах Познякова неоднократно будет возникать образ «жестокой мельницы» жизни: «Ты не знаешь о мельнице, а я знаю. У мельницы большущие крылья… Вот ты мельницы не видел, а я ее тут видел и там. Там одно крыло, здесь другое, но жернов один и крылья одного и того же нетопыря… Наташа и она (Россия — Д.Г.) — обе вместе, вот тут в груди. И обе мои и не мои, и обе возле мельницы…» (50–51). Богодулу слова эти кажутся бредом, однако в них — метафора буржуазно-капиталистического мироустройства, одно крыло которого — мировая война, где «люди падают с отмороженными руками и на вершине чужой турецкой горы крестьянин из-под Орла плачет над отрезанной ногой» (51), а другое — вселенский Пассаж, где все продается и покупается, который «казался ненасытным гигантским ртом, поглощающим все соки человеческой жизни и взамен изрыгающим хулу на человека, жирный смех над человеческим достоинством и не покрытую злорадную насмешку над всем, во что человек хотел бы верить, чем человек мечтает жить и чему хотел бы молиться», разные крылья, но один у них жернов «все перемалывает, все превращает в одно густое месиво. Чудовищная пьяная мельница…» (33). И если на протяжении первых глав романа герой мучается вопросом о возможности противостояния этой мельнице, то смерть Наташи проясняет все его мысли, он осознает, «что надо делать, куда путь держать и что сказать чудовищной мельнице, чьи крылья шумят, вертятся, вертятся по-прежнему» (59). Он убеждается в том, что можно «за одну пылинку поднять всю пыль и всю пыль двинуть, бросить на мельницу», чтобы развалилась она, разлетелась на мелкие части. Однако разрушение мельницы чревато прорывом плотины и освобождением страшного потока, сметающего все на своем пути. Не случайно символ мельницы сменяется в дальнейших произведениях писателя образом «вселенской водоверти».

Самым значимым в контексте романа становится образ, вынесенный в заглавие. Причем «бред» выходит за рамки просто художественного образа и становится смысловой и формообразующей доминантой текста, воплощаясь на всех уровнях текстового пространства.

Внутреннее состояние персонажей на протяжении всего романа являет собой полную картину клинического бреда в его различных проявлениях. С медицинской точки зрения, бред — это расстройство познавательной деятельности человека, формально проявляющееся в патологических суждениях, умозаключениях или представлениях, искажающих отражение реального мира и не поддающихся разубеждению и исправлению³⁴. Бред выступает симптомом многих психических заболеваний от сравнительно легких, вызванных стрессовой ситуацией, до серьезных нарушений, связанных с органическим поражением головного мозга. В психиатрии различают две различные категории этого состояния. Бред при расстроенном состоянии сознания — бессвязный, нестойкий, сопровождаемый двигательным и речевым возбуждением, расстройством восприятия и, соответственно, галлюцинациями. Такой бред часто является следствием не только психических, но и физических заболеваний (горячечный бред при лихорадке, бред при шоковом состоянии и т. д.) И бред при ясном сознании и относительной сохранности формальных функций интеллекта — более стойкий, не сопряженный с резким возбуждением больного, часто связанный с повышенной или пониженной аффективностью и самооценкой личности, характеризующийся расстройством когнитивной сферы, при котором искаженное суждение подкрепляется рядом субъективных доказательств, объединенных в «логическую» систему. Так или иначе связанными с бредом предстают грезы и сновидения, которые, по Фрейду, являются «физиологическим бредом нормального человека»³⁵, а также сверхценные идеи, отличающиеся от бреда как неадекватного суждения о действительности тем, что являются патологическим преобразованием естественной реакции на реальное событие.