Андрей Соболь: творческая биография

Однако первый же монолог Познякова выбивается из общего спокойного тона повествования своей предельной экспрессивностью: «Ната, еще не поздно! Я умоляю тебя: откажись. Только слово скажи — и нам сейчас же подадут лошадей. И мы уедем быстро, быстро. Ах, как помчатся сани! Я дам ямщику на чай, много дам, скажу ему: гони, гони во всю, умчи нас от зверей, и он умчит… Ната, я умоляю тебя: не играй тут. Я заплачу Самойлову неустойку, только откажись. Ната, тут собрались не люди, а звери. Я эти дни присматривался. Хищные, пьяные звери. Ты выйдешь на сцену, а на тебя сотни глоток дохнут винным перегаром. Голубка моя, лебедь мой, не надо! Я за тобой всюду шел <…> Я за тобой и в пучину пойду, и на смерть, я, ведь, не трус, ты знаешь, но только не оставайся тут, Ната! Ната!» (20–21). Фразы этого монолога отрывисты, связи — ассоциативны, лексические повторы создают эффект нагнетения обстановки и усиливают экспрессию. И далее эта полярность будет проявляться еще ярче, обозначая ту глубокую пропасть, которая пролегла между объективным положением дел в ярмарочном городке, где в этот раз все проходит точно так же, как и в прошлый, как и все предыдущие годы, и его искаженным восприятием чужими ему по сути героями, погруженными в собственные личные переживания и проецирующие их на окружающую действительность.