Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Позняков изначально видит причину поведения Натальи не в своих действиях и словах, вызывающих у нее отторжение, и не в ее гибельных страстях, с которыми она не в силах справиться, а в несправедливости мироустройства. В его сознании частная ситуация обретает статус закономерности, что уже является признаком невроза, «при котором искажается, деформируется связь воображаемого, фантазий больного, с реальностью»37. Эту деформацию А. Соболь подчеркивает, последовательно давая описание одного объекта реального мира — Пассажа — с точки зрения повествователя и в восприятии Познякова. Если повествователь описывает Пассаж подробно и достаточно объективно, фиксируя его внешний вид со всеми бросающимися в глаза деталями: «Уродливое здание буро-сизого цвета снаружи было похоже не то на вдовий дом, не то на казарму, а внутри строитель разукрасил его огромными барельфами, изображающими торговлю, промышленность и ремесла, причем у одной из фигур на барельефе „ремесла“ в руках, помимо молотка и напильника, торчала гармония, под купол бросил ангелочков с толстыми припухшими губами, тонкими ножками и выпяченными, как у детей-рахитиков, животиками, а барельефы и ангелочков обвел рамкой из лепных виноградных лоз, которых в Битире почему-то иначе не называли, как волчьими ягодами» (16–17); то Позняков видит его, как «ненавистный… Пассаж с его распухшими боками-магазинами, с его вздутыми крылами — двух-ярусными галереями, переполненными жадной, любопытной и крикливо-галдящей толпой мещан, мужиков, баб, завороженных изделиями из стекляруса…» (32). Эта картина усугубляется упоминанием о том, что «уже давно, и в снах Григория Николаевича, и на яву» Пассаж казался ему «ненасытным гигантским ртом, поглощающим все соки человеческой жизни и взамен изрыгающим хулу на человека», в его галлюцинаторных видениях возникает Пассаж, «который со всех концов сизыми щупальцами притянул к себе немощных и здоровых, девушек и стариков, злых и мягких, и всех придавил камнем, и камень этот, как жернов, все перемалывает, все обращает в одно густое месиво» (33).

Пассаж предстает воплощением мирового зла. Объект вещного мира оказывается в сознании Познякова, в порожденной им бредовой реальности, активной, враждебной, роковой по отношению к человеку силой, реализацией метафоры «чудовищной пьяной мельницы» жизни. Не случайно, задумывая кардинальное переустройство мира, заключающееся прежде всего в разрушении этой «мельницы», Позняков решает поджечь Пассаж.

Таким образом, на примере только одного героя мы наблюдаем развитие бредовых состояний от неконтролируемого потока сознания через галлюцинаторный бред к формированию устойчивого, систематизированного бреда принимающего форму сверхценной идеи. Однако дихотомия «поток сознания — бред» реализуется не только в развитии психического состояния данного персонажа, и не только в плане персонажей романа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука