Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Когда З. Штейнман писал, что «Соболь войдет в историю нашей пореволюционной литературы как самый настоящий, органический и даже классический „попутчик“», он был прав. «Герои Соболя свободно идут и справа, и слева», они «равно могли быть и красными, и белыми», и дело не в том, что «они почти одинаковы»6. Дело в том, что сам Соболь, вольно или невольно, не раз обозначал в заголовках своих произведений: «Человек с прозвищами», «Люди прохожие», «Человек за бортом», «Человеческое сердце», «Человек и его паспорт». Человек — вот главный герой произведений А. Соболя, человек как таковой, социальные маски и политические взгляды которого второстепенны и не важны. Важно другое — «готовность сознаться, готовность отвечать за все, что свершилось при твоем (пусть даже бессознательном) участии»7. «Совесть русской интеллигенции, принимающей ответственность за все, что делается вокруг»8 — так писал о самом А. Соболе В. Шаламов, то же можно сказать о его героях — Мите Тихоходове, Зыбине, Познякове, Гилярове, Мировиче и многих других.

Соболевский человек оказывается не просто «вырванным из своей среды»9, это человек, реальностью которого становится «столь загадочное и непостижимое, а вместе с тем столь грозное и тревожное: время вышло из своей колеи»10. Экзистенциальное заслоняет социальное. Изменяется традиционный вопрос «Что делать?», теперь он звучит иначе: «Что можно делать, что можно предпринять пред лицом вышедшего из колеи времени, пред лицом тех ужасов бытия, которые открываются человеку, вместе с временем, выброшенному из колеи?»11. И решать этот вопрос человеку предстоит в иных условиях, категория «среды» уже не актуальна. Оказавшись наедине со временем, в том моменте, который есть одновременно и конец, и начало истории, он становится участником иного конфликта: «Мир и человек, лицом к лицу, как две равные величины, оказываются участниками непрерывно длящегося события…»12.

В первом послереволюционном романе «Бред» А. Соболя занимала сама катастрофа, обратившая все в хаос, миг взрыва и то, что ему предшествовало. Но пыль, взметенная им, осела, рассеялся дым, и в 20-е годы в произведениях писателя предстанет панорама развороченного мира, мира «развоплощающейся материи», в котором не осталось ничего целого и даже люди чувствуют себя лишь «обломками», «щепками», попавшими в водоверть и идущими ко дну. И первым в ряду этих произведений будет стоять «Салон-вагон».

Сюжет повести о салон-вагоне, комиссаре Временного правительства Гилярове и барышне Тоне, генерал-губернаторской внучке, чей дедушка был в свое время хозяином «голубенького вагона», вполне архетипичен. Это сюжет о всемирном потопе мировой войны и социалистической революции в отдельно взятой стране, о чудесном салон-вагоне, подобно ноеву ковчегу блуждающем в бескрайнем пространстве потерявшего свой привычный облик мира, и о тех, кто пытается спастись на этом ковчеге14. Однако в повести А. Соболя библейские мотивы становятся не просто метафорой, но оказываются внутренним стержнем повествования.

Помимо лежащего на поверхности сюжета Всемирного потопа и образа Ноева ковчега, в повести постоянно муссируются еще два библейских сюжета: постройка Вавилонской башни и искупительная жертва Христа. Выбор этих источников не случаен — именно в них ситуация «мир-человек» впервые предстает предельно обнаженной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука