Причем если параллели революционной действительности с Ветхозаветными сюжетами заявлены в тексте напрямую: «вы и они — как древние строители Вавилонской башни
» (II, 64); «А генерал писал: строится башня вавилонская» (II, 117); «Плыви, расшива, гуляй, волна, смой всю ветошь, потопом пройдись по земле. Лейся, огненный дождь, сорок сороков ночей. Дорогу, дорогу, храмы, дворцы, старые книги, старые истины, старые боги, старые заповеди» (II, 116); то параллель между гибелью Гилярова и его поколения революционеров с искупительной жертвой Христа имплицитно проявляется путем введения библейских цитат. При этом каждый из сюжетов обрастает целой системой мотивов и образов, которые закрепляют его в тексте и строят как бы вторую, мифологическую реальность.В центре повести три судьбы — салон-вагона, Гилярова и Тони. Причем вся повесть строится именно как история салон-вагона, в которой и Гиляров, и Тоня (как и генерал-гебернатор, и некий командующий армией, и «князь Григорий Ильич, царедворец и винокур
» (II, 110), и «косматый сибирский чудотворец и царский советчик в лакированных сапогах и шелковой поддевке поверх малиновой рубахи» (II, 51)) — все они лишь отдельные лица и размытые силуэты, промелькнувшие в стеклянном оке зеркального трюмо, в ряду многочисленных временных хозяев и гостей. Хозяева меняются, гости приезжают и уезжают, а салон-вагон живет своей незаметной жизнью, именно живет.Салон-вагон возникает с первых страниц повести — из его «биографии» мы узнаем о событиях, предшествующих основному повествованию: «До войны он был в личном распоряжении генерал-губернатора одной из восточных окраин
» (II, 48); «Только раз в году, весной, отправлялся он в Петербург за генерал-губернаторской внучкой» (Тоней. — Д.Г.) (II, 48); «В начале войны судьба сначала закинула его на кавказский фронт, оттуда он перекочевал на юго-западный» (II, 49); «февральская вьюжная ночь приковала вагон № 23 к какой-то маленькой станции Николаевской дороги, где он застрял на обратном пути из Москвы в Петроград», а «первого марта чья-то рука мелом вывела вдоль всего вагона: „Да здравствует революция!“» (II, 51) и вот «в конце июня вагон перешел в полное владение комиссара Временного правительства Гилярова, Петра Федоровича, который в Париже был известен под кличкой „Алхимик“» (II, 52).