Андрей Соболь: творческая биография

Вариации топонима «Рассея — Russie» отсылают нас к точкам биографии героя: французское звучание — к парижской эмиграции, простонародный говор — к каторге и окопам, а «Россия — Русь» к мечтам о спасении родины, «близкой и единой» (II, 57), к пугающей кровавой реальности безудержного бунта: «…ворожея наворожила… старая русская ворожея — не то ведьма, не то ангел… ведьма дыму напускает, гарью мутит, чтобы, потешившись, взвиться на метле в трубу, а из трубы каркать: сгинь, Русь, сгинь, ни дна тебе, ни покрышки» (II, 116–117) и к мыслям о ближайшем будущем: «нас подарят новой России с надписью: безделушки» (II, 117). Повторяющееся «во имя» встречается в одном из первых донесений Гилярова с фронта о том, что «во имя завоеваний революции и спасения родины надо принять самые строгие меры, как…» (II, 58). Слова «выход» и «исход» неоднократно возникают на протяжении всего текста: в письме генерала — «вы убедитесь, что нет исхода» (II, 64), в описании подпоручика Разумного, который «думал о том, что все страшно: страшно с этими и страшно без них, страшно жить и страшно умирать, и что нет ни исхода, ни выхода…» (II, 79), так же как слово «конец» в мыслях Гилярова: «Я попал в водоверть. Страшна она, бешено разворачивается… Кого заденет — конец тому» (II, 123); «Была минута, когда он (Гиляров) чуть-чуть не угодил под колеса; похолодел, споткнувшись: „Вот… конец“, — и только невольно заслонился рукавом» (II, 125). Местоимение «сам» вызывает в памяти фразу старого солдата, обращенную к Гилярову, «хорошее церковное заявление»: «Никем же не мучимы, сам ся мучаху. …Сам ся… Сам ся… Вот понапрасну» (II, 78). Глагол «будет» неоднократно повторяется в монологе капитана Ситникова, разводя два варианта будущего — идеалистический, каким он виделся узникам царской каторги в кандальных оковах: «Будет, будет светлое царство» (II, 70), и реалистический, который видится с высоты уже произошедших событий: «Вы будете тоже избиты, будете — рано или поздно, но будете, будете» (II, 69). Заметим сразу, что именно этот вариант и осуществился в итоге — Гиляров погиб под ударами солдатских прикладов. И упоминание «резолюции» также вызывает двойственный образ: с одной стороны, это резолюция Гилярова о том, что «упадок дисциплины в войсках грозит всем завоеваниям революции» (II, 53), а с другой, единственная, по словам Ситникова, нужная солдатам резолюция: «Желаем, чтоб все похерить» (II, 70).

Таким образом, в этом, на первый взгляд, бессмысленном наборе слов просматриваются все основные моменты внутренней драмы героя — вера в спасительную силу революции и разочарование в ней, потеря ориентиров и мучительный поиск себя, попытки обрести почву под ногами и осознание неизбежной гибели. Мы сознательно не упомянули здесь о бросающейся в глаза цитате «De profundis», поскольку она, не встречаясь более в пространстве текста, является все же знаковой, так как вводит в текст мотив молитвы, и требует отдельного рассмотрения.