Ангел мой, Вера

— Кстати же о латыни. Помнишь, Саша, какой нам в четырнадцатом году бал в Париже закатили? А наутро всем офицерам нахлобучка и приказ по эскадронам, чтоб скверных слов на стенах не писали. Такие, мол, офицеры срамят русскую армию на всю Европу. Мы с поручиком Щербачевым обиделись… у него крест за Бородино, у меня за Лейпциг, это мы-то армию срамим? Взяли с ним да всю стену на балконе латынью исписали и подписались еще: «Haec scripsimus vobis eruditi milis russici»⁴². Наутро эскадронный нас выстроил и давай пушить: вы, просвещенные русские офицеры! должны даже спьяну помнить, что множественное число от miles будет milites, а никак не milis… чтоб нынче же исправили!

— Ну, пошла молоть мельница…

— Господа! — воскликнула опять издалека Елена Алексеевна. — Опять вы компанию расстроиваете! Александр Захарович, как тебе не совестно, увел всех кавалеров с собой, а дамы скучают. Половина двенадцатого, господа, прошу к столу.

В передней кто-то затопал ногами, послышалось взволнованное шушуканье. Словно кукушка в часах, высунулся из-за дверей денщик Александра Захаровича, сделал страшные глаза и громко шепнул: «Вашбродь!»

— Пошел вон, — не оборачиваясь, отозвался тот.

— Вашбродь! Из штаба вестовой приехал, просют!

Александр Захарович отложил салфетку.

— Извините, господа.

— Что там еще стряслось ради праздника?

— Тост прислали, — пошутил кто-то.

— Кстати, о тостах, была у нас в пятнадцатом году одна историйка…

— Увольте, капитан, после расскажете!

Александр Захарович вернулся в столовую и с досадой принялся застегивать ворот, коротко бросив:

— Собирайся, Артамон.

— Далеко?

— В Бердичев, в штаб.

— Да ты шутишь! Зачем?

Александр Захарович с сомнением обвел общество взглядом, увидел множество любопытных и испуганных глаз и неохотно сказал:

— Поздравляю, господа… вот так Новый год. Черниговский полк взбунтовался. Нам с братом немедля велено прибыть в штаб дивизии, за распоряжениями. Только что доставлен приказ. Ты, душенька, уж без меня распоряжайся…

За столом ахнули… офицеры повставали — Александр Захарович досадливо махнул рукой: «Сидите, сидите, допразднуйте уж за нас». Вера Алексеевна увидела, как муж, побледнев, затеребил бахрому скатерти, и украдкой положила руку ему на локоть. «Тише, Тёма… ради Бога, успокойся. Не нужно, чтоб все видели…»

— Нас, стало быть, на усмирение пошлют? — запинаясь, спросил Артамон.

— Стало быть, так. — Александр Захарович поморщился. — Я знаю, что ты с Сергеем дружен, но…

Артамон быстро поднялся.

— Не надо о том. Ехать так ехать.

«В санках сидя, разговаривать придется… Он помнит Лещину, пристанет теперь с вопросами. Нет, немыслимо».

— Не махнуть ли нам, Алексаша, верхом, чтоб быстрее? Не замерзнем, заодно и хмель соскочит, а то неудобно.

— Думаешь, они там в Бердичеве трезвые? Охота тебе озорничать.

— Испугался? То-то… давно мы с тобой взапуски не гонялись.

— От тебя ли я это слышу — ты, помнится, в семнадцатом году иначе как в коляске четверней ездить не желал.

— Полно, или мы совсем уж старики?

Александр Захарович подозрительно взглянул на брата. «Что-то с тобой нынче неладное творится…»

— Ну, черт с тобой. Поехали, благо дорога хороша.

— Ради Бога, только не сломите себе шею! — воскликнула Елена Алексеевна.

— Вот, помню, в четырнадцатом году в Париже у нас поручик Куницын этак…

На злополучного капитана хором зашикали, заставляя замолчать.

«Арестуют? Не арестуют? Положиться на судьбу, да. Загадаю: ежели доберемся благополучно, значит, обойдется как-нибудь. Ну а ежели убьюсь ночью по зимней дороге, значит, всё равно ничего хорошего бы не вышло. Пусть Бог рассудит… Чем идти под арест, так лучше сломить шею, покончить разом, коль уж не хватило смелости пустить пулю в лоб. Лучше смерть, чем ярость государя. Он не простит…»

Вера Алексеевна вышла в переднюю.

— Не ходи провожать, Веринька, застудишься, — быстро проговорил Артамон. — Ничего… ты помолись за меня и детей поцелуй. Бог даст, обойдется. Поехали, Алексаша.

Глава 25

— Ваше высокопревосходительство, полковник Муравьев 1-й по вашему приказанию явился.

— Полковник Муравьев 2-й по вашему приказанию…

Оба щелкнули каблуками и замерли — похожие и непохожие: рослый, широкоплечий Артамон, Александр на вершок ниже, оба круглолицые, темноволосые, с тяжелым и пристальным муравьевским взглядом.

Генерал Ридигер утомленно взглянул на обоих.

— Вот какая история, господа… Черниговский пехотный полк взбунтовался, офицеры оказались замешаны в противуправительственном заговоре, увлекли за собой еще других. Да вы, Артамон Захарович, полагаю, уж знаете: я слышал, подполковник Гебель у вас был. Велено быть готовыми к выступлению…

— Неужто, ваше высокопревосходительство, все офицеры замешались в это дело? — осторожно спросил Александр Захарович.

— Слава Богу, не все, есть среди них и благоразумные! К сожалению, ваш родственник, подполковник Муравьев…

Артамон усилием воли заставил себя стоять неподвижно, когда брат искоса взглянул на него.