Ангел мой, Вера

Сцена вышла грубая и неловкая. Несомненно, Катерина Захаровна пожаловалась Артамону. Хотя в следующем письме тот ни словом об этом не обмолвился, однако адресовал сыну пространную приписку, в которой доказывал важность учения. С очередной почтой пришло новое письмо, на сей раз целиком обращенное к Саше. Артамон умолял сына прилежно учиться, с тем чтобы впоследствии приносить пользу Отечеству. Учение Сашеньки, очевидно, сделалось для Артамона нынешней idée fixe⁵⁸. Я отгоняла подозрения, не желая верить, что Артамон мог предпринять в отношении сына что-либо, не спросив наперед моего мнения. Отдача Саши в учебное заведение представлялась мне, скорее, давней блажью Катерины Захаровны, чем подлинным желанием моего мужа…

Артамон, казалось, и вправду остыл со временем. Следующие два или три письма были, как обычно, посвящены мелким хозяйственным делам, жалобам на нездоровье, признаниям, советам. В мае я отправилась на воды в Гапсаль: здоровье настоятельно требовало поправки. Я и не сознавала, насколько измучилась.

Вернулась я лишь в августе — и узнала, что в мое отсутствие дело приобрело ужасающий оборот. Артамон, действуя за моей спиной вместе с Катишь, через какого-то старого знакомца, а может быть, сослуживца, бывшего проездом в Сибири, передал Егору Францевичу настоятельную просьбу похлопотать об устройстве Саши в учебное заведение. Канкрин счел эту просьбу достаточно серьезной, чтобы передать ее государю, ни единым словом не поставив меня в известность. Очевидно, между ними, всеми тремя, гласно или негласно было решено, что я попросту ломаюсь, то ли вправду не отдавая себе отчета, каким образом следует устроить судьбу сына, то ли нарочно, из ревности не желая следовать советам Канкриных. Так или иначе, те взялись «спасти» Сашу от матери…

Мне многое стало ясно в одночасье: и интерес мужа к Сашиным успехам, и то, что Катишь неожиданно оставила меня в покое, и даже внезапный визит деверя Александра Захаровича, затеявшего неуклюжий разговор о воспитании и образовании Сашеньки…

И Артамон участвовал в этом заговоре!

Тайна раскрылась донельзя глупо. Катерина Захаровна сама явилась ко мне и чуть ли не с порога объявила, что, по просьбе братца, взялась хлопотать, и дело вот-вот увенчается успехом.

— Ни о чем подобном я не слышала и не просила! — возмущенно ответила я.

Катерина Захаровна весьма натурально изумилась:

— Как, братец вам не говорил? Неужели он не считает нужным делиться с вами всем, что не дает ему покоя?.. Впрочем, я знаю, отчего это происходит, милая моя: он боится, что вы его не понимаете…

— Для чего вы раз за разом ездите сюда мучить меня? — перебила я.

— Не только людям, но и Богу трудно вам угодить… — начала Катишь.

Я непременно наговорила бы ей резкостей, но тут отворилась дверь, и в комнату вошел Саша в сопровождении гувернера, m-r Жерома. Мальчик становился все больше похож на отца: круглолицый, темноволосый, темноглазый, он был почти точной копией Артамона в молодости, разве что выражение лица у него было серьезней и задумчивей.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, Катишь бросилась к племяннику.

— Сашенька, голубчик! Тебя зачислят в училище! Ты рад? Твой папенька просил за тебя… В самом деле, mon chèr, в твоем возрасте сидеть дома — просто стыд! Ты уж совсем большой… Твой папенька в эти лета… Вообрази, сколько у тебя теперь будет товарищей!

Я с трудом перевела дух.

— Не стоит обнадеживать мальчика. Еще ничего не решено наверняка.

Саша обратил на меня удивленные карие глаза.

— Maman, но ведь папенька желал бы этого…

Это был жестокий удар.

«Я столько сил положила на то, чтобы вырастить сына разумным и нравственным человеком… я не позволила лишить его материнской любви, после того как он лишился отцовской… и вот он уже готов покинуть меня и скакать куда глаза глядят! Ох, Саша, Саша…»

В памяти у меня всплыли слова недавнего письма: «Я уверен, что всё, что ты делаешь, к лучшему…»

«И это была ложь? Ложь?! Ты просто успокаивал меня, говорил те слова, которые мне хотелось услышать? Боже, как я была слепа, если это правда… Что же еще, в таком случае, было ложью?»

— Maman! — повторил Саша, глядя на меня просительно и ласково, и в этом взгляде я вновь увидела молодого Артамона…

Я ошиблась: дело было решено окончательно. Государь изъявил свое согласие, и Сашу зачислили в Артиллерийское училище. Раз уж это было неизбежно, я, по крайней мере, настояла, чтобы мой сын получил наилучшее образование.

«Час мой еще не пробил, милая и нежно любимая Вера, ибо я был в непосредственной опасности. Прежде всего, со мною приключилось воспаление легких, потом началась сильнейшая ангина…»

Я отложила письмо. Я не писала мужу с августа, а был уже ноябрь. У меня не хватало сил. А он ждал, просил, намекал, требовал…