Ангел мой, Вера

«Нравственно я необыкновенно измучен, — жаловался Артамон сыну, — но, по крайней мере, теперь, став человеком свободных занятий, ты сможешь приехать ко мне».

Артамон писал сдержанно и как будто даже сухо, но мы оба — и я, и Александр — прекрасно понимали, какой страх кроется за этими скупыми строчками. Артамон был болен, с каждым годом его ревматизмы и простуды делались всё сильнее. За последние четыре года он дважды перенес воспаление легких. Я знала: силы у мужа на исходе.

До тех пор я ждала чуда: помилования, перевода в армию, ссылки в деревню… возвращения.

И именно тогда поняла, что, скорее всего, Артамон не вернется.

Однако прежде всего Александр удивил меня, сообщив о своем желании съездить в Тверь, где у него не было ровно никакого дела.

— В Тверь? — растерянно переспросила я, думая, что не расслышала.

— Да, maman. Жаль, cousin Мишель в отъезде… Но я непременно навещу тетушку, как положено почтительному племяннику. И поверьте, я буду вести с ней самые приятные беседы!

— Неужели ты едешь в Тверь, чтобы расспросить Варвару Александровну о здоровье? — изумилась я, и Сашенька облегченно рассмеялся.

— О родственниках, maman! Об ее отце, деде, прадеде… Впрочем, погодите!

Александр сорвался с места и помчался в кабинет. Он вернулся быстро и протянул мне стопку листов:

— Вот, прошу вас. Я задумал составить родословную нашей фамилии — и, может быть, даже написать историю! Наша фамилия стоит того, вы же знаете. Артамон Матвеев… Или вот, Артамон Захарович Муравьев, общий прадед отца и тетушки Варвары Александровны. Про каждого из них стоило бы написать роман не хуже г-на Лажечникова.

Глядя на листок, оказавшийся в моих руках, я вдруг перестала слушать. Отдельно от родословного древа было выписано несколько имен. «Сергей Иванович Муравьев-Апостол, декабрист. Матвей Иванович Муравьев-Апостол, декабрист. Артамон Захарович Муравьев, декабрист…»

Сын прочел невысказанный вопрос по моему лицу.

— Нет, их я переписывал не ради романа. Но… maman, почему мы словно стыдимся тех, кем по праву должны гордиться? Они были готовы на подвиг ради отчизны, недаром именовали себя патриотами… Я знаю, вы всегда помогали тем, чья судьба оказалась похожей на судьбу отца. Но ведь можно сделать иначе…. То есть, — смутился Сашенька, — я не хочу сказать, что вы делаете мало, но я как честный человек… сын декабриста… я говорил с умными людьми — третьего дня, в пятницу, и до того… Они многое мне разъяснили.

Знакомый холодок коснулся моего сердца.

— Это те же умные люди, что и шесть лет назад? Друзья Мишеля Бакунина?

— Да, то есть не совсем… — Сашенька взглянул на меня, и я узнала этот взгляд и эти слова. Словно и не было двадцати лет, и на меня вновь смотрел Артамон. — Не те же, но такие же и даже лучше.

Я ощутила предобморочную слабость. Как в детстве, когда мы с сестрицами катались с горы — когда летишь вниз и понимаешь, что сани уже не остановятся.

— Так! — Я встала. — Александр Артамонович, через полчаса прошу прийти ко мне в кабинет.

«Как же всё это не вовремя… — думала я, пытаясь собраться с мыслями. — А что и когда за последние двадцать лет было вовремя? Вот и теперь — нужно решать, искать средства, сводить концы с концами. Я разорена, а Александр, кажется, совершенно не отдает себе в этом отчета. Если заговорить об этом, он, конечно, расстроится, но на четверть часа, не больше, а потом махнет рукой, весело насвищет что-нибудь… Боже, как он похож на отца! И почему именно я, как проклятая, обречена вечно тащить этот воз? Почему не могу хоть раз во всю жизнь побыть легкомысленной?»

Я довела себя до такого состояния, что не дала явившемуся в кабинет сыну сказать ни слова. Едва он появился на пороге, я резко спросила:

— Что ты намерен делать после визита к тетушке?

Александр виновато улыбнулся. Он, видимо, решил играть роль пристыженного enfant terrible⁵⁹, хоть и видно было, что он не согласен со мной.

— Я хотел бы съездить к отцу, maman.

— На такую поездку у меня нет средств, пойми это.

Александр тряхнул головой.

— Я не боюсь тягот, maman. Я и на перекладных поеду, если надо!

— Да ведь перекладные тоже денег стоят! — строго заметила я. — Не задаром же тебя повезут.

Сын покраснел.

«Это жестоко… но что же делать?»

— И потом, — продолжала я, — уверен ли ты, что тебе дадут паспорт и позволят выехать?

— Отчего же нет? Я теперь artiste libre⁶⁰.

— После истории с твоей отставкой?.. Сомневаюсь. Да и вообще… тебе известно, что никому не позволено…

— Я сам буду хлопотать! И потом… — Сашенька вдруг смутился. — Мне, пожалуй, лучше сейчас уехать на некоторое время… этак пропасть с глаз долой. Ненадолго, пока не позабудется.

— Что? — беспокойно спросила я.

«Проигрался? Влез в долги? Переживает из-за скандальной отставки? Или…»

— Только, maman, пожалуйста, вы никому… Ничего серьезного, в самом деле, честное слово.

И тогда я поняла.

— Эти «умные люди»…

— Никакой трусости с моей стороны нет, поверьте! — с жаром заговорил Сашенька. — Напротив, они сами мне посоветовали уехать! Просто… есть некоторые опасения, ну и…