Ангел мой, Вера

— А вот я вам тоже сказку расскажу, братцы. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик, у него был сын. Пришла солдатчина, и взяли сына в рекруты. Служил он государю верою и правдою, да не угодил однажды… тогда, чем смерти дожидаться, взял он свою походную амуницию и бежал из полка. Долго ли, коротко ли — забрался он в такой дикий, дремучий лес, что мало кто туда и захаживал, и стал там время коротать, ягодами да кореньями питаться. Вскоре после того собрался царь и выехал на охоту с большою свитою. Поскакали они в чистое поле, распустили гончих собак, затрубили в трубы и начали тешиться. Вдруг откуда ни взялся — выскочил красивый олень. Царь за ним скакал-скакал… смотрит — олень из глаз скрылся, охотники далеко назади остались, а кругом густой, темный лес. Куда ехать — неведомо. До самого вечера блуждал он и крепко умаялся. Попадается ему навстречу беглый солдат. «Здравствуй, добрый человек! Как сюда попал?» — «Так и так, поехал поохотиться да в лесу заблудился; выведи, брат, на дорогу». — «Да ты кто таков?» — «Да я царь». — «Ну, пойдем, где-нибудь заночуем, а завтра авось дорогу найдем». Пошли искать, где бы им ночь переспать; шли-шли и увидали избушку. Говорит солдат царю: «Береженого и Бог бережет! Пусть один из нас отдыхает, а другой на часах стоит». Кинули жребий, досталось первому царю сторожить. Солдат дал ему свой острый тесак, поставил у дверей, заказал не дремать, а коли что случится, тотчас его разбудить. Сам лег спать и думает: «Как-то будет царь на часах стоять? Пожалуй, с непривычки не сможет. Дай на него посмотрю». Вот царь стоял-стоял, и начало его в сон клонить. «Что качаешься? — окликает его солдат. — Аль дремлешь?» «Нет», — отвечает царь. «То-то, смотри!» Царь постоял с четверть часа и опять задремал. «Эй, приятель, никак ты спишь?» — «Нет, и не думаю». Царь постоял еще с четверть часа, ноги у него подкосились, свалился он на пол и заснул. Солдат вскочил, схватил ножны и давай его угощать да приговаривать: «Разве так караул держат? Я десять лет прослужил, мне начальство ни одной промашки не простило, а я тебе две вины простил! Ну, теперь ложись спать; я сам на часы стану». Царь лег спать, а солдат на часах стоит, глаз не смыкает. Вдруг засвистали-захлопали, приехали в ту избушку десять разбойников, догадались, что дома чужие, и полезли с ножами в сени. А дверь узка была, только одному пройти. Солдат встал при дверях и давай разбойников гвоздить тесаком. Тем временем проснулся царь, увидал, что солдату худо приходится, испугался, что разбойники сейчас до него доберутся, и давай кричать: «Ой, братцы-разбойнички, вы солдата убейте, а меня не убивайте, я вам золота много дам!» Услышал солдат, что царь его головой разбойникам выдает, обозлился, замахал тесаком — всех разбойников перебил. А потом и думает: «На кой мне такой товарищ? Да еще не из-за него ли я в лесу-то коренья гложу?» Махнул тесаком и снес царю маковку… а утром пошел себе восвояси, только его и видели.

Солдаты помолчали.

— Не слыхал я чегой-то такой сказки, — наконец произнес один. — Как солдат барина вбил — знамо, было, а чтоб царя… и-и-и.

— Мудрено сказываешь, вашблагородь.

— А ничего мудреного, — отвечал Сергей. — Ты подумай, подумай, рассуди — сам дойдешь.

— Не понравилась, Сережа, твоя сказка, — тихонько заметил Артамон. — Не поняли…

— Ничего, пускай понатужатся. Гляди, теперь шушукаться пойдут… поймут не поймут, а сказочка весь лагерь обойдет. Задумаются…

— А ты бесстрашный человек, я гляжу. Не боишься?

— Кого мне бояться? Их? Тебя? Да я скорей офицеров забоюсь, чем солдат.

— А скажи, Сережа, ты никогда не задумывался, отчего так в сказках выходит? Царь справедливый, а виноваты всё баре и генералы.

Сергей вздохнул.

— Ты лучше расскажи, как у тебя с твоими. Есть дельные люди? Обдумываете помаленьку? О чем говорите?

— Я, Сергей, полгода как полк принял — о чем покуда речь. Семичев и Франк вроде бы сочувствуют. Я говорил с обоими, как только узнал от тебя, что они наши, и взял слово — они обещали содействовать, но… Эх, мне бы раньше двумя годами устроиться, много бы успеть было можно. Или уж оставаться в Петербурге при эскадроне — там, по крайности, все знакомы.

— Ничего, и так успеем… ты мне нужнее здесь, чем в Петербурге.

Артамон внимательно взглянул на кузена:

— Значит, все-таки скоро будет дело? Говорил бы прямо… давно пора!

— Чему пора, так это спать, а до остального видно будет.

— Не хочешь говорить, ну и черт с тобой… ладно! Вы вот что — приезжайте в субботу, я для вас обед закачу. Все приезжайте, кого хочешь зови. — Артамон скроил рожу и произнес, изображая еврейский говор: — О-о, это будет что-то ошобенного!