Английские письма или история кавалера Грандисона

Родители ея находились въ глубочайшей печали. Они спрашивали о сей болзни у лкарей, кои единственно сказали, что болзнь ея есть любовь. Тогда сдлано ей подобное объявленіе, общая притомъ всю снисходительность, какуюбъ ея сердце могло пожелать для избранія предмета: но она не могла еще сносить сего обвиненія. Нкогда сказала ей горнишная ея женщина, что она влюблена, тогда отвчала она: разв вы желаете, чтобъ я сама себя ненавидла? Ея мать говорила ей о любви въ самыхъ благосклоннйшихъ выраженіяхъ, и какъ будто бы о страсти на закон основанной. Она слушала ее со вниманіемъ, но ничего не отвчала.

На канун моего отъзда въ Германію данъ былъ въ сей любвидостойной фамиліи великолпной балъ въ честь такому человку, на котораго, изливали вс свои милости. Наконецъ согласились его отпустить, боле для того что желали испытать, какое произведетъ впечатлніе его отсудствіе надъ Клементиною. Ея мать отдала ей на волю быть и не быть при семъ торжеств. Она пожелала сдлать намъ честь своимъ присудствіемъ. Вс чрезвычайно были ради примтя въ ней такую веселость, каковой давно уже не видали. Она разговаривала съ живостію и здравымъ смысломъ ей свойственнымъ и жалла что я давно не ухалъ. Впрочемъ мн весьма показалось странно, что оказывая всегда удовольствіе меня видть, даже и въ самой перемн своего нрава, она изъявляла радость о такомъ отъзд, о коемъ вс по своему снизхожденію сожалли и которое должно было по видимому способствовать ея выздоровленію. Впрочемъ не примчено нималйшаго притворства ни въ обхожденііяхъ ея ни во взорахъ. Когда благодарили меня за то удовольствіе, которое доставлялъ я всей фамиліи, то она равномрно присовокупила къ тому и свою благодарность. Когда желали мн здравія и благополучія, она говорила тоже самое, когда усильно просили меня пріхать еще въ Болонію прежде возвращенія моего въ Англію, то и она тоже мн предлагала. сердце мое весьма было тмъ облегчено. Я великое чувствовалъ удовольствіе о столь щастливомъ выздоровленіи. Наконецъ, когда я въ послдній разъ прощался, она приняла мои засвидтельствованія съ спокойнымъ видомъ. Я хотлъ поцловать ея руку: она сказала мн, что избавитель ея брата долженствуетъ обходиться съ нею гораздо благосклонне и наклонясь ко мн представила мн свою щоку. Да сохранитъ Боже, присовокупила она, моего учителя! (И да обратитъ васъ къ правоврію, Кавалеръ,) примолвила она мн по Англински и чтобъ вы всегда имли такого любезнаго друга, каковы были вы для насъ!

Г. Іеронимъ не въ состояніи еще былъ выходишь. изъ своей горницы. Я пришелъ къ нему проститься. О любезный Грандиссонъ! вскричалъ онъ прижимая меня въ своихъ объятіяхъ; и такъ ето правда, что вы насъ оставляете! да низпошлетъ на васъ Небо вся благая! Но что будетъ съ братомъ и сестрою, кои васъ лишаются! вы меня очень обрадуете, сказалъ я ему, естьли меня удостоите своимъ письмомъ черезъ моего человка, котораго я оставляю здсь на нсколько дней, и котораго буду дожидаться въ Инсбрук. Увдомьте меня о всей любезной вашей фамиліи и о здравіи вашей сестрицы. Она будетъ и должна быть вашею супругою, возразилъ онъ, по крайней мр естьли вс усильныя мои старанія возъимютъ какую либо власть. Для чегожъ вы насъ оставляете?

Я весьма удивился такому извстію, о коемъ онъ мн никогда столь ясно не говорилъ. Тщетная ето надежда, сказалъ я ему, есть множество препятствій… Я ласкаюсь преодолть оныя, перервалъ онъ рчь мою, естьли только ваше сердце не осталось во Флоренціи? А поелику они вс знали, по нескромности Оливіи, т предложенія, о коихъ сія госпожа приказала меня извститъ и то намреніе, кое я принялъ отвергнуть оныя, то я и уврилъ его что мое сердце свободно. И такъ условившись въ переписк, простился я съ наиблагодарнйшимъ изъ всхъ человковъ.

Но съ какимъ прискорбіемъ узналъ я изъ перваго его письма, что радость его фамиліи продолжалась не боле одного дня. Клементина паки впала въ болзнь еще опаснйшую. Позволите ли мн изьяснить вамъ, въ короткихъ словахъ, Сударыня, обстоятельства пагубнаго сего припадка?

Она заперлась въ своей горниц, не зная или ни мало не примчая, что горнишная ея женщина была съ нею. Она ничего не отвчала на нсколько вопросовъ сей женщины, но сидя, обернувшись къ ней спиною а лицемъ къ кабинету находящемуся подл той горницы она пребывала нсколько минутъ въ глубокомъ молчаніи. Потомъ протянувши голову, какъ будто бы старалась выслушивать лучше то, что ей говорятъ изъ кабинета, она сказала тихимъ голосомъ: "Онъ ухалъ; увряете вы меня? ухалъ на всегда! О! нтъ, нтъ!,,

Кто ето, Сударыня? Спросила ее горнишная ея женщина. Съ кмъ вы говорите?

Она все продолжала:,,Мы конечно чрезвычайно ему одолжены. Спасти съ толикимъ великодушіемъ моего брата; гнаться за убіицами, и какъ мой братецъ говоритъ, положитъ его въ свою коляску, а самому идти пшкомъ… Разбойники, какъ вы говорите, могли бы его самаго убить. Ихъ лошади разтопали бы его своими ногами.,,