Анна Каренина

"It's so with me and Pyotr, and the coachman, Fyodor, and that merchant, and all the people living along the Volga, where those placards invite one to go, and everywhere and always," she thought when she had driven under the low-pitched roof of the Nizhigorod station, and the porters ran to meet her.	"Так и я, и Петр, и кучер Федор, и этот купец, и все те люди, которые живут там по Волге, куда приглашают эти объявления, и везде, и всегда", -думала она, когда уже подъехала к низкому строению Нижегородской станции и к ней навстречу выбежали артельщики.
"A ticket to Obiralovka?" said Pyotr.	-- Прикажете до Обираловки? -- сказал Петр.
She had utterly forgotten where and why she was going, and only by a great effort she understood the question.	Она совсем забыла, куда и зачем она ехала, и только с большим усилием могла понять вопрос.
"Yes," she said, handing him her purse, and taking a little red bag in her hand, she got out of the carriage.	-- Да, -- сказала она ему, подавая кошелек с деньгами, и, взяв в руку маленький красный мешочек, вышла из коляски.
Making her way through the crowd to the first-class waiting-room, she gradually recollected all the details of her position, and the plans between which she was hesitating.	Направляясь между толпой в залу первого класса, она понемногу припоминала все подробности своего положения и те решения, между которыми она колебалась.
And again at the old sore places, hope and then despair poisoned the wounds of her tortured, fearfully throbbing heart.	И опять то надежда, то отчаяние по старым наболевшим местам стали растравлять раны ее измученного, страшно трепетавшего сердца.
As she sat on the star-shaped sofa waiting for the train, she gazed with aversion at the people coming and going (they were all hateful to her), and thought how she would arrive at the station, would write him a note, and what she would write to him, and how he was at this moment complaining to his mother of his position, not understanding her sufferings, and how she would go into the room, and what she would say to him.	Сидя на звездообразном диване в ожидании поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как она приедет на станцию, напишет ему записку и что она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется матери (не понимая ее страданий) на свое положение, и как она войдет в комнату, и что она скажет ему.
Then she thought that life might still be happy, and how miserably she loved and hated him, and how fearfully her heart was beating.	То она думала о том, как жизнь могла бы быть еще счастлива, и как мучительно она любит и ненавидит его, и как страшно бьется ее сердце.
Chapter 31	XXXI.
A bell rang, some young men, ugly and impudent, and at the same time careful of the impression they were making, hurried by. Pyotr, too, crossed the room in his livery and top-boots, with his dull, animal face, and came up to her to take her to the train.	Раздался звонок, прошли какие-то молодые мужчины, уродливые, наглые и торопливые и вместе внимательные к тому впечатлению, которое они производили; прошел и Петр через залу в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом, и подошел к ней, чтобы проводить ее до вагона.
Some noisy men were quiet as she passed them on the platform, and one whispered something about her to another-- something vile, no doubt.	Шумные мужчины затихли, когда она проходила мимо их по платформе, и один что-то шепнул об ней другому, разумеется что-нибудь гадкое.
She stepped up on the high step, and sat down in a carriage by herself on a dirty seat that had been white.	Она поднялась на высокую ступеньку и села одна в купе на пружинный испачканный, когда-то белый диван.
Her bag lay beside her, shaken up and down by the springiness of the seat.	Мешок, вздрогнув на пружинах, улегся.