Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Родился Мазай Петрович Кикицуров шестьдесят пять лет назад в деревне Малые Кикицуры, что в сорока километрах от районного центра. Вполне возможно, что были где-то ещё и Большие Кикицуры, и Средние. Но Кикицурову и тогда было глубоко наплевать на все остальные Кикицуры, а сейчас – и вовсе неинтересно.

Его родная деревня в несколько десятков дворов робко притаилась на берегу маленькой, сморщенной почти до ручья, речки Кикицуры.

А когда-то Кикицура страшила всех жителей своей неиссякаемой глубиной и такого же масштаба шириной. По поводу названия реки ходили всякие слухи, сплетни, и другие неприятные разговоры.

Давным-давно жили в деревне юноша с красивым именем Кик и прекрасная девушка Цура. Очень любили они друг друга. Что там произошло между ними, никто толком не знает. То ли парень этот на сторону сходил, а девчонка с горя утопилась. То ли девушка забеременела от какого-то заезжего хахаля, а парень нырнул в реку, и выныривать, назло подружке не стал.

То ли сразу вместе, то ли по очереди, но утопились оба – это точно.

Коренные кикицурчане гордились этой красивой историей о любви, и рассказывали её всем, кто спросит, и кто не спросит.

Жили они вдвоём с матерью в маленьком домике в три окна на окраине деревни.

Мотя Кикицурова, бледная, маленькая, и безнадёжно худая, всё время работала. В те годы в деревне была большая птицеферма стратегического назначения всесоюзного масштаба, на которой выращивали пингвинов. Ферма так и называлась «Красный пингвин». Почему «красный»? А в то время всё у нас было красным. Кому и зачем в Советском Союзе понадобились пингвины, спрашивать не надо было.

Отца своего Мазай не знал – Пётр Кикицуров бросил беременную Мотю, сбежав с молоденькой учительницей-практиканткой в город.

Некоторое время жила у них корова Сюська, но кормить и пасти её было некому – Мазай был ещё слишком мал, а мать с утра до вечера ухаживала за птицами, и корову пришлось продать.

Когда Сюську уводили со двора, мальчик сильно нервничал: кричал, плакал, цеплялся за Сюськин хвост, выкрикивая такие ругательства, что односельчанам было не совсем ловко друг перед другом. Мать пообещала сыну на вырученные деньги купить леденцов, и Мазай успокоился. Слово своё она сдержала – купила в сельпо большой бумажный кулёк монпансье. Два дня мальчишка сидел на крыльце, грыз леденцы и ощущал у себя внутри Большое Человеческое Счастье. На третий день Счастье разрешилось сильной рвотой, и с тех пор Петрович не ест леденцов.

Мазай Кикицуров родился слегка недоношенным, и может быть, потому рос слабым, рыжим и неказистым. Девушки не обращали на него внимания. Они только смеялись над ним – щёлкали по веснушчатому носу и спрашивали громкими голосами: «Мазай, а где же твои зайцы?»

В семнадцать лет Мазай влюбился в Марусю Блудолюбову, которая была лет на восемь старше его. Безудержно страдал. По ночам, тайком от матери, переписывал из хрестоматии стихи про любовь, сворачивал листок треугольником, рисовал красным карандашом сердце со стрелой, и через соседа Пашку Закукуева передавал девушке. Пашка внимательно наклонял вперёд стройную шею, кивал круглой красивой головой, и прятал письмо в карман.

Однажды под утро Маруська приснилась Кикицурову. Девушка улыбалась, тянула к нему толстые красные губы и ласково шептала: «Мазайчик, Мазайчик, ну где же твой зайчик?» Кикицуров проснулся в холодном поту, оделся. Ползком, чтобы не разбудить мать, пробрался к двери и вышел на улицу.

Стояли крещенские морозы, но Мазаю было жарко. Горели щёки и стучали зубы. Уши вспотели и дрожали. Залаяли собаки, запел соседский петух Полкан. Кикицуров побежал, и ноги сами принесли его к Маруськиному дому. Чуть отдышавшись, он робко постучал в дверь и срывающимся шёпотом прокричал:

– Это я, Маруся, открой.

Но из-за двери голосом Пашки Закукуева его так далеко послали, где он никогда ещё не был. Стало страшно, в одно мгновение жизнь потеряла всякую надобность. Мазай ещё немного постоял у калитки, теребя верхними зубами нижнюю губу, и медленно побрёл к реке. Вспомнилась история о Кике и Цуре. Ярко представил Мазай, как убивается Маруська над его бездыханным, утопленным насмерть, телом, и твёрдо решил, что делать дальше.

Мазай шёл топиться.

Но, как назло, Кикицура оказалась наглухо запечатанной толстым слоем льда, а единственная прорубь, где бабы днём полоскали бельё, была занята – над ней сосредоточенно скрючился заядлый рыбак дед Остап. Мазай со злостью, но будто бы невзначай, плюнул деду на спину, развернулся и побежал в сторону дома.

Мать ничего не спросила, за что Мазай мысленно поблагодарил её. Он упал на кровать животом вниз.

Тут же вскочил, достал из сундука старый рюкзак, бросил в него сменное бельё, кусок хозяйственного мыла, хрестоматию, и попросил у матери немного денег на дорогу. Мать обрадовалась:

– Правильно, сынок, уезжай, сдалась тебе эта Маруська, вся деревня уже смеётся над тобой.

Всю дорогу до станции Мазай молчал, мать плакала. Первая электричка до Пропупьевска – в шесть утра, они едва успели. Кикицуров молча обнял мать, улыбнулся закоченелой улыбкой, и запрыгнул в вагон.