Антология альтернативной литературы 1. Альманах

Маша же ничего этого не знала, да и не хотела знать, пересуды сельчан её нисколько не волновали, она частенько просто стояла за дверью в комнату барина и ждала, когда её позовут. Услышав колокольчик, вбегала в комнату, готовая хоть в огонь, хоть в воду, выслушивала просьбу или указание, опрометью бросалась выполнять. Иногда смотрела на барина исподлобья как обиженная собачонка. Барин, конечно же, видел всё это, мягко улыбался пунцовеющей Маше, и снова уходил с головой в свои проклятые, как считала Маша, бумаги. Она знала, что у барина есть жена и предполагала, что барин её не любит, иначе бы привёз с собой. Иногда барин выпивал много вина и внимательно смотрел на Машу тёмными пробирающими полусумасшедшими воспалёнными глазами. И тогда Маше становилось очень страшно. В тайну Машиной безответной любви была полностью посвящена лишь её маленькая сестрёнка, с широко раскрытыми глазами Нюша слушала бессвязные рассказы о барине: как тот повернулся, что сказал, что кушал днём или вечером. Дворня же была уверена, что барин не столько пишет бумаги, сколько пьёт дорогое вино и распутничает с горничной.

Всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и осень 33 года. Барин засобирался в дорогу. Укладывались аккуратно бумаги, что-то сжигалось, глаза дворовых заблестели в предвкушении пьяного отдыха. Маша тенью ходила по дому, плакала украдкой, падала на колени перед образами, просила: «Господи, сохрани барина, пущай возвращается целым из своих проклятущих городов, Господи, сохрани его!»

Прощаясь с Машей, барин поцеловал её в чистый лоб.

– Прощай, юная красавица, – сказал с грустью. – Может, и не увидимся более, береги себя.

Сел в сани, лошади тронулись.

За отъездом барина, находясь в некотором отдалении, наблюдали и Фёдор Кузьмич с Иваном. Похудевший и почерневший от лютой злобы Иван просил будущего тестя:

– Может, догоним? Денежек сробим. Отъедет вёрст на пятьдесят, где-нибудь в лесу и придушим, подумают на разбойников, а, Фёдор Кузьмич?

– Денежек, говоришь? Было бы неплохо. Только вот нельзя его трогать. Русский поэт он, оказывается. Нельзя…

Вскоре Иван да Марья сыграли большую весёлую свадьбу с обязательным повальным мордобитием. Съели борова Яшку. Грустна и молчалива была невеста. Ночью Маша не приняла мужа, царапалась, кусалась, плакала.

Наутро Иван забрал все немалые по деревенским понятиям деньги жены, хорошие вещи её, и, никому не сказавшись, навсегда ушёл из села. Сказывали, что видели его в Москве, в трактире на Сухаревке, в компании хватких мужиков, разбойников, по всей видимости. Сыпал Ванька марухам за пазухи монеты, громогласно требовал вина, и вообще был на подъёме. Ещё искал Ванька в Москве барина, и ведь было нашёл, нож наточил, тёмной ночки дождался, но барин неожиданно уехал в столицу.

Маша нисколько не жалела о пропавшем муже и деньгах, даже перекрестилась облегчённо. Она ждала барина, ходила в церковь и молилась о его здоровье. Следующей осенью барин вновь приезжал в Болдино, но Машу в дом не позвали, страдала издали.

Прошло немного лет. Дошла до села весть о смерти барина. Ванька в то время уже был на каторге. Фёдор Кузьмич отдал безропотную и убитую горем Машу замуж за вдовца из соседней деревни.

Артем Заяц (Артем Явас). Днепропетровск :: СНЕГОВИК (крещенский рассказ)

I

Первым делом он слепил снеговика. Обычного такого снеговика, какого часто делал в детстве – три снежных шара, куцые конечности, торчащий на месте рта окурок. В белую лапу вставил лопату, которой перед тем кое-как расчистил подъездную дорожку. Морковки для носа не нашел, а картошку использовать было как-то глупо, потому Леня воткнул в снежное лицо отломанную с водосточной трубы сосульку. Вместо глаз вставил две маслины, выуженные из банки.

Отошел, растирая покрасневшие руки, и остался недоволен – снеговик получился какой-то угрюмый, ссутуленный, словно понимающий где-то в глубине своей хладной души, что слепили его не дети, и играть с ним никто не станет. Чтобы оживить картинку, Леня пошел за дом, где припарковал машину, и, порывшись в чемодане, нашел ярко-оранжевый шарфик, подаренный ему на днях одной из сотрудниц. Она эти шарфы не знала куда девать – в свое время привезла из Киева целый ворох, а ему было неудобно отказаться. Подарок был чересчур кричащим, но Леня все равно зачем-то упаковал его, едя в Незабудкино, и вот на тебе – пригодился.

Повязал шарф на шею снеговику, расправил концы с длинной бахромой. Ничего, сойдет…

С неба снова повалило белое. Зря дорожку расчищал, подумал Леня, отряхивая со свитера невесомые холодные пушинки. Топнув сапогами, чтобы стряхнуть налипший снег, он вернулся в дом.

Печь еще как следует не протопилась. Он постоял у окна в расстегнутом пальто, немного согрелся, растер пылающие щеки. 31-е число, до боя курантов осталось всего ничего, а праздничного настроения нет. Все-таки надо признать, что он уже не маленький: катай снежки или не катай, ставь елку или не ставь, а детских ощущений не вернешь.