Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Значение, или ценность, символа ни в каком случае нельзя извлечь из свойств, присущих его физической форме, или определить посредством этих свойств: цветом, соответствующим трауру, может быть желтый, зеленый или любой другой; цвет королевской власти не обязательно пурпур; у китайских правителей Манчу таковым был желтый. Значение слова «видеть» не присуще его фонетическим (или зрительным) свойствам. «Грызть ноготь на»¹* кого-либо может означать все что угодно. Значения символов порождаются и детерминируются теми организмами, которые их используют; человеческие организмы придают смысл физическим вещам и событиям, которые тем самым становятся символами. Символы, говоря словами Локка, «получают свое значение через произвольное навязывание его людьми»⁴.

Все символы должны иметь физическую форму, иначе они не были бы доступны нашему опыту. Это утверждение остается твердым безотносительно к нашей теории эксперимента. Даже сторонники «сверхчувственного восприятия», бросившие вызов словам Локка о том, что «знание существования всякой иной вещи [кроме нас самих и Бога] мы можем иметь лишь посредством ощущения»⁵, были принуждены работать с формами скорее физическими, чем эфирными. Но значение символа не может быть обнаружено путем простого наблюдения его физической формы с помощью органов чувств. Глядя на х в алгебраическом уравнении, нельзя сказать, что́ он значит; одними только ушами нельзя удостовериться в символической значимости фонетического сочетания si; просто взвесив свинью, нельзя сказать, сколько золота на нее можно обменять; исходя из длины волны цвета, невозможно сказать, означает ли он храбрость или трусость, «стойте» или «идите»; точно так же посредством суммы физических или химических наблюдений нельзя обнаружить дух в фетише. Смысл символа можно постичь только несенсорными, символическими средствами.

Природу символического опыта легко проиллюстрировать. Когда испанцы впервые встретились с ацтеками, ни одна сторона не говорила на языке другой. Как могли индейцы распознать смысл слова «santo» или смысл распятия? Как могли испанцы узнать о значении слова «calli» или постичь Тлалока²*? С этими смыслами и ценностями нельзя вступить в контакт с помощью одного только чувственного опыта физических свойств. Самые замечательные уши не сообщат вам, означает ли слово santo «святой» или «голодный». Самые прекрасные органы чувств не смогут уловить, в чем заключается ценность святой воды. Однако, всем нам известно, и испанцы, и ацтеки действительно смогли обнаружить смыслы другой стороны и постигли ее ценности. Но не с помощью чувственных средств. Каждый оказался способен проникнуть в мир другого только благодаря той способности, для которой у нас нет лучшего названия, чем «символическая».

Однако вещь, в одном контексте являющаяся символом, в другом контексте является не символом, а знаком. Так, слово есть символ только тогда, когда имеют дело с различением между его значением и его физической формой. Это различение должно быть сделано, когда придают смысл комбинации звуков или когда прежде приданная значимость распознается впервые; оно может быть сделано в других случаях для определенных целей. Но после того, как значимость придана слову или в нем распознана, его значение отождествляется в употреблении с его физической формой. Тогда слово функционирует скорее как знак, нежели как символ. В этом случае его значение схватывается чувствами.

Мы определяем знак как физическую вещь или событие, функция которого – указывать на какую-либо другую вещь или событие. Значение знака может заключаться в его физической форме и его контексте, как в случае с высотой ртутного столба в термометре как указания на температуру или с весенним возвращением малиновки. Или значение знака может просто отождествляться с его физической формой, как в случае с сигналом, оповещающим о приближении урагана, или карантинным флагом. Однако в любом случае значение знака может быть удостоверено посредством ощущений. Тот факт, что какая-то вещь может быть как символом (в одном контексте), так и знаком (в другом контексте), привел к путанице и непониманию.

Так, Дарвин говорит: «Не понимание артикулируемых звуков отличает человека от низших животных, ибо, как известно всякому, собаки понимают многие слова и предложения» (гл. III, «Происхождение человека»).

Разумеется, совершенно верно, что собак, обезьян, лошадей, птиц и, вероятно, даже создания, находящиеся еще ниже на эволюционной лестнице, можно научить особым образом отвечать на голосовые команды. Малыш Гуа, детеныш шимпанзе в опыте Келлога, в продолжение некоторого времени «значительно превосходил ребенка в реагировании на человеческие слова»⁶. Но отсюда вовсе не следует, что между значением этих «слов и предложений» для человека и для обезьяны или собаки не существует никакого различия. Для человека слова – это и знаки, и символы; для собаки они просто знаки. Проанализируем ситуацию голосового стимула и реакции.