Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Здесь мы вновь встречаемся с мнением, что математические формулы имеют «свое собственное» (т. е. независимое от человеческого рода) существование, что они скорее «открыты», чем созданы человеком. Понятие культуры целиком проясняет ситуацию. Математические формулы, как и другие аспекты культуры, действительно имеют в некотором смысле «независимое существование и собственный ум». Английский язык имеет, в известном смысле, «собственное, независимое существование». Конечно, не независимое от человеческого рода, но независимое от какого-либо индивида или группы индивидов, расы или нации. Он имеет, в известном смысле, «собственный ум». То есть он ведет себя, растет и изменяется в соответствии с принципами, которые присущи самому языку, а не человеческому сознанию. Когда человек осознает себя в своем отношении к языку и когда возникает наука филология, открываются принципы лингвистического поведения и формулируются его законы.

Так же обстоит дело с математическими и научными понятиями. В весьма реальном смысле они имеют собственную жизнь. Эта жизнь – жизнь культуры, культурной традиции. Дюркгейм выражает это так:

«Коллективные способы действования и мышления имеют реальность вне индивидов, в каждый момент времени приспосабливающихся к ним. Эти способы мышления и действования существуют по своим собственным законам»¹⁵. Вполне можно было бы полно и адекватно описать эволюцию математики, физики, денег, архитектуры, топоров, плугов, языка и любого другого аспекта культуры, не ссылаясь на человеческий род или какую-либо его часть. Фактически наиболее эффективный способ научного изучения культуры – рассматривать ее так, как если бы человеческого рода не существовало. Конечно, зачастую приятно упомянуть нацию, которая первой стала чеканить монеты, или человека, который изобрел счисление или хлопковый подъемник. Но это вовсе не необходимо и, строго говоря, не соответствует основной задаче. Фонетические изменения в индоевропейских языках, суммированные в законе Гримма, относятся исключительно к лингвистическим феноменам, к звукам и их преобразованиям, комбинациям и взаимодействиям. С ними вполне можно иметь дело, не обращаясь к анатомическим, физиологическим или психологическим характеристикам производящих их приматов. Так же и с математикой и физикой. Понятия имеют собственную жизнь. Вновь процитируем Дюркгейма: «Однажды родившись, [они] повинуются собственным законам. Они друг к другу притягиваются, друг от друга отталкиваются, объединяются, делятся и размножаются…»¹⁶. Идеи, как и другие культурные особенности, взаимодействуют друг с другом, образуя новые синтезы и комбинации. Две или три идеи, сойдясь вместе, могут образовать новое понятие или синтез. Законы движения, связанные с Ньютоном, были синтезом понятий, связанных с Галилеем, Кеплером и другими. Определенные идеи относительно электрических феноменов прошли путь, так сказать, от «стадии Фарадея» до стадии Дж. К. Максвелла, Г. Герца, Маркони и современных радаров. «Приложение механики Ньютона к постоянно распределяемым массам, – говорит Эйнштейн, – неизбежно привело к открытию и приложению дифференциальных уравнений в частных производных, которые в свою очередь впервые предоставили язык для формулирования законов теории поля» (курсив наш). Теория относительности была, как показывает Эйнштейн, «не революционным событием, а естественным продолжением линии, которую можно прочертить через века». Более непосредственно, «теория Клерка Максвелла и Лоренца неизбежно вела к специальной теории относительности»¹⁷. Итак, мы видим, не только то, что любая данная система мышления есть результат предшествующего опыта, но определенные идеи неизбежно ведут к новым понятиям и новым системам. Любое орудие, машина, верование, философия, обычай или общественное установление – это не что иное, как результат предшествующих культурных черт. А если так, то благодаря пониманию природы культуры становится понятно, проясняет, почему Герц ощущал, что «математические формулы существуют независимо и обладают своим собственный сознанием».

Его ощущение, что «мы извлекаем из них больше, чем в них было заложено изначально», проистекает из того факта, что при взаимодействии культурных черт образуются новые синтезы, не предполагаемые «теми, кто их открывает» и содержащие следствия, которые не были усмотрены или восприняты до тех пор, пока дальнейшее развитие не сделало их более очевидными. Иногда новизна вновь образованного синтеза не видна даже тому, в чьей нервной системе этот синтез имеет место. Так, Жак Адамар сообщает нам о множестве случаев, когда он совершенно не видел вещей, которые «должны были бы поразить… [его] даже если бы [он] был слеп»¹⁸. Он приводит множество примеров, когда он не видел очевидных и непосредственных следствий тех идей, которые содержались в его работе, которой он был занят, оставляя им возможность быть впоследствии «открытыми» другими.