Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Мозги столь же хорошие, как и мозг Ньютона, были в Англии за 10 тысяч лет до Рождества Христова, в эпоху норманнского завоевания, или в любой другой период английской истории. Все, что мы знаем о древнем человеке, о предыстории Англии и о нейроанатомии Homo sapiens, подтвердит это. Мозги столь же хорошие, как и мозг Ньютона, были среди аборигенов Америки или Центральной Африки. Однако в эти другие времена и в этих других местах счисление не было изобретено, потому что отсутствовали необходимые для этого культурные элементы.

Наоборот, когда культурные элементы в наличии, открытие или изобретение становится столь неизбежным, что оно происходит независимо и сразу в двух или трех нервных системах. Если бы Ньютона воспитали пастухом овец, математическая культура Англии нашла бы другой мозг, чтобы в нем достигнуть своего нового синтеза. У одного человека мозг может быть лучше, чем у другого, точно так же, как его слух может быть более тонким, а нога – большего размера. Но как «блистательным» называют генерала, чьи армии побеждают, так гением, математическим или каким-либо иным, следует назвать того, в чьей нервной системе совершается важный культурный синтез; он нервный locus эпохального события в культурной истории.

Природу культурного процесса и его отношения к сознаниям отдельных людей хорошо иллюстрирует история эволюционной теории в биологии. Как известно, эта теория вовсе не ведет свое начало от Дарвина. Мы находим ее в нервных реакциях многих других людей, живших задолго до того, как родился Дарвин: Бюффона, Ламарка, Эразма Дарвина³* и прочих. Фактически все те идеи, совокупность которых мы называем дарвинизмом, можно найти в трудах английского физика и антрополога Дж. К. Причарда (1786–1848). Эти разнообразные понятия взаимодействовали друг с другом и с современными им теологическими представлениями, конкурировали, вступали в борьбу, модифицировались, сочетались, воссоединялись и т. д. в течение десятилетий. Наконец, настало время, т. е. была достигнута та ступень развития, когда рухнули богословские системы и прилив научных интерпретаций затопил землю.

Здесь новый синтез понятий тоже нашел выражение одновременно в нервных системах двух людей, работавших независимо друг от друга: А.Р. Уоллеса и Чарлза Дарвина. Это событие должно было произойти именно тогда, когда произошло. Если бы Дарвин умер во младенчестве, культурный процесс нашел бы посредника для выражения в другой нервной системе. Эта иллюстрация особенно интересна тем, что у нас есть яркий отчет самого Дарвина о том, как произошел это синтез идей:

«В октябре 1838 г., – писал Дарвин в автобиографическом отрывке, – то есть пятнадцать месяцев спустя после того, как я начал мои систематические исследования, я случайно ради развлечения прочел книгу «Мальтус о народонаселении», и, так как продолжительным наблюдением за повадками животных и свойствами растений я был подготовлен к восприятию происходящей повсюду борьбы за существование, меня внезапно осенило, что в этих обстоятельствах удачные вариации имели бы тенденцию к сохранению, а неудачные были бы уничтожены. Результатом всего этого было бы происхождение нового вида. Так я нашел, наконец, теорию, над которой мне следовало работать…» (курсив автора).

Это исключительно интересное признание. Во время чтения Мальтуса сознание Дарвина было полно разнообразными идеями (т. е. он был сформирован, воодушевлен и оснащен культурным окружением, в котором случайно родился и был воспитан – значительным аспектом которого было обладание свободными денежными средствами; будь он вынужден зарабатывать себе на жизнь в какой-нибудь бухгалтерии, мы, возможно, вместо дарвинизма имели бы сегодня «хадсонизм»). Эти идеи реагировали друг на друга, соперничая, уничтожая одна другую, усиливаясь, сочетаясь. По случайности в ситуацию вводится особая комбинация культурных элементов (идей), носящая имя Мальтуса. Мгновенно происходит реакция, образуется новый синтез – он «нашел, наконец, теорию, над которой… следовало работать». Нервная система Дарвина была просто тем местом, где культурные элементы встретились и образовали новый синтез.

Это было скорее нечто, случившееся с Дарвином, нежели нечто им сделанное.

Этот отчет об изобретении в области биологии вызывает в памяти широко известный случай математического изобретения, живо описанный Анри Пуанкаре. Однажды вечером, после тяжелой и безуспешной работы над какой-то проблемой, он пишет: «…вопреки обыкновению, я выпил черного кофе и не мог заснуть. Идеи роились в моем уме; я чувствовал, как они сталкиваются друг с другом до тех пор, пока не сцепляются в пары, так сказать, не образуют устойчивую комбинацию. На следующее утро я установил существование одного класса функций Фукса… мне нужно было лишь записать результаты, что заняло всего несколько часов»¹⁹.