АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Знакомство с редактором издательства Агентства печати „Новости“ произошло у меня 18 июня. Был теплый солнечный день. Я готовила на балконе салат, ожидая АПНовцев, когда увидела перед собой Рогачева. На некотором расстоянии от него остановился полноватый мужчина среднего роста с портфелем в руках. Это был Константин Игоревич Семенов, которого Вячеслав Сергеевич представил мне как моего редактора.

Случилось не так, как мне хотелось. Редактором оказался мужчина, а не женщина, и русским, как позже выяснилось, он был только по отцу. Тогда я пожалела, что буду иметь дело с редактором-мужчиной, но позже поняла, что это к лучшему: мужчина мог служить как бы противовесом моей склонности к подчас излишнему выражению своих эмоций.

С Константином Игоревичем сразу же случились маленькие приключения. Сначала он споткнулся о порог, а потом провалился в еще не испробованном новом шезлонге. „Это Вы всегда так гостей встречаете?“ — спросил он совершенно спокойным раскатистым голосом, сидя прямо на земле. Произошло это под нашей раскидистой яблоней, в тени которой я подготовила место для беседы: складной низкий столик, шезлонг и два складных креслица.

Здесь мы и совещались. Разговор шел о прочитанных редактором главах, которые он посчитал „литературно написанными“, но требующими доработки. Потом — о содержании всей вещи, о ее рамках; о том, что уже написано, что — нет.

Мне же больше всего хотелось понять, почему АПН заинтересовалось моими мемуарами. Если они думают, что я намерена чернить своего героя, то ошибаются. Я хочу постараться просто воспроизвести нашу жизнь, показать ее такой, какой она была. Константин Игоревич весьма красноречиво уверял меня, что ничего другого от меня и не требуется. Интересна не только судьба Александра Исаевича, но и моя, вообще нашего поколения. Мало кто сохранил столько писем, как это сделала я. Эти письма — лучшие документы эпохи. Личность Солженицына интересует многих, а потому воспоминания его жены не могут не вызвать большого интереса.

Константину Игоревичу хотелось бы прочесть еще что-нибудь мое, кроме тех глав, что были напечатаны в „Вече“.

Пока я накрывала на стол на закрытой веранде, Семенов просмотрел не совсем еще законченное „Тихое житье“ и „Молодожены“. Нашел, что это тоже интересно, но поработать над этим следует еще.

За обеденным столом Константин Игоревич очень удивил меня рассказом, что учился у моего дяди Валентина Константиновича Туркина — брата моей мамы и отца Вероники! Он понял это, когда прочел в сноске к моей главе „Преддверие“, что моя двоюродная сестра Вероника — дочь Валентина Константиновича Туркина.

Став студентом Киноинститута сразу же после войны, Константин Игоревич даже бывал частенько у моего дядюшки дома, был выделен им из числа других студентов ВГИКа. Это происходило в то время, когда я училась в аспирантуре МГУ и тоже бывала у дяди. Возможно, мы когда-нибудь даже встретились там?

Константин Игоревич стал тут же вспоминать всевозможные высказывания кинодраматурга Туркина, его шутки во время лекций… Это неожиданное обстоятельство протянуло между нами какую-то ниточку, чуть-чуть породнило, вызвало у меня больше доверия.

Оба — и Константин Игоревич, и Вячеслав Сергеевич, — стали уговаривать меня подписать договор на издание книги. И… уговорили. Сдать рукопись Константин Игоревич предложил мне 18 ноября 73-го года. Это было бы символично: 18 ноября 1962 г. вышел „Один день Ивана Денисовича“! Всего… 5 месяцев? Это очень мало. Ведь о тюрьме у меня еще почти ничего не написано, да и многое другое незакончено. Сошлись на 6-ти месяцах. 18 декабря я должна сдать первый вариант рукописи. Дальше возможны доработки, исправления.

Прикинули общий возможный объем книги. Остановились на 14 печатных листах. Сколько я хочу получить за печатный лист? Я посчитала, что им лучше знать.

— А сколько заплатили Александру Исаевичу за печатный лист, когда публиковали „Ивана Денисовича“? — спросил Константин Игоревич.

— 300 рублей.

— Вот мы Вам столько и заплатим.

Речь зашла о названии. Я предложила скромное: „Записки жены“. Не понравилось.

— Вот и другое, — сказала я, — „Обгоняя время“.

И договор был подписан на книгу под этим заглавием.

Естественно, что с этого дня я с головой ушла в работу над книгой. Первое время с редактором виделась лишь изредка. То, что он говорил мне, а иногда и писал, не вызывало у меня настороженности, — более того, располагало к нему. У меня создалось впечатление, что он сумел воспринять мое отношение к моему герою. А может статься, оно было и его собственным отношением к Солженицыну, не противоречащим моему. Чтобы не быть голословной, приведу выдержки из письма Семенова, написанного мне после прочтения глав „Молодожены“ и „Тихое житье“:

„Дорогая Наталья Алексеевна!