Но, успокаиваясь, продолжает опровергать обвинения более спокойно: «Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы? Однако мы не пользовались сею властью, но все переносим, дабы не ставить какой преграды благовествованию Христову» (9:13), – напоминает он. И тут же противопоставляет свое смирение практике других проповедующих: «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника (Примеры из практики Храма. –
И он подтверждает это с подкупающей непосредственностью: «За что же мне награда? За то, что проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безвозмездно, не пользуясь моею властью в благовествовании» (9:18). И не в силах остановиться, продолжает, невольно раскрывая детали технологии своей проповеди, типично еврейской в своей сути: «ибо будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести; для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закону – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом; для немощных был как немощный, дабы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (9:19–22). Т. е. всегда применялся к обстоятельствам, не будучи ничем и никем связан, кроме достижения цели. У него были и многочисленные последователи, среди которых можно отметить и инквизицию и коммивояжеров.
Последующее сравнение с благовестием Евангелия приоткрывает реальность чувствования священности, им свершаемого: «Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его» (9:24). И здесь честолюбие, хотя и освященное, было не на последнем месте. А сравнение с ристалищем определяет планку оценивания собственных успехов: «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить» (9:24). – призывает он, поясняя свой выбор: «Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного. А потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощая тело моё, дабы проповедуя другим, самому не остаться недостойным» (9:25–27).
Ради достижения цели «нетленной» он готов и практически «усмирял» тело своё тленное, чтобы «немощи» не препятствовали служению Господу, ибо оно не должно было ничем неоскверняемым, плотским, греховным. Павел, без сомнения, готов полностью освободиться от стесняющего его тела, чтобы приобрести «тело нетленное», предвидимым в будущем. Но это – в другом Послании.
И вновь изменение темы. От концентрации на собственных переживаниях Павел переходит, точнее, делает скачок в сторону общих рассуждений о нравственных основаниях поведения истинных христиан. Да и, фактически, меняет адресат своего обращения, судя по используемых им образов, заимствованных из иудейской истории. Других, как уже говорилось, он не знает. Да и не хочет знать.