На мой взгляд, это чисто психологический срыв, вызванный какими-то личными обстоятельствами. Например, возможной информацией из Рима, либо конкретными событиями в Коринфе, где в то время находился Павел. Тем более, что далее следует дежурный для него набор непотребностей «нечестивцев»: «И как они не озаботились иметь Бога в разуме, предал Бог их превратному уму (оборот вполне в духе Ветхого Завета; Ф.Г.) делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречия, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы» (1:28–31). Сколько выплеснутого всего нечеловеского в этом наборе негатива накопилось в душе Павла? Как нужно не уважать людей, какими бы они не были? Тем более, что это неслучайный взрыв негодования, но систематически используемый им набор обвинений. Насколько он чувствовал себя уязвлённым и обделённым! Такой набор обвинений, свободное им владение делает, конечно, честь искусству владения словом Павлу, но вряд ли сочетается со смирением и всепрощением.
Здесь Павел делает логический останов, переводя дыхание, на промежуточное заключение: «Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела, достойные смерти, однако не только делают, но и делающих одобряют» (1:32). Павел расширяет вину не только на совершающих грехи, но видит особую тяжесть одобряющих их, т. е. вдохновляющих и защищающих.
Не очень ясный переход от осуждения «тех, кто делающих одобряет» к осуждению тех, кто «судит другого»: «Итак, извинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь тоже» (2:1). Невольно вспоминается «да не суди другого и не судим будешь» в дальнейших Евангелиях. Очевидно, здесь проводится мысль, что человек не имеет права судить другого, и тем самым самого себя. Но суть возражений Павла в том, что человек не имеет никакого права на самостоятельные решения. Ибо: «мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающие такие дела» (2:2). Т. е. Павел людей, судящих других, а тем самым и себя, рассматривает как пытающихся через суды людские избежать суда Божьего. Или, по крайней мере, игнорировать его до поры до времени. Он не слишком доверителен к людским побуждениям, в искренности осуждений он склонен усматривать нечистые побуждения. Он, скорее, готов к обличению, чем к примирению: «Или пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию?» (2:4). Судить во всех случаях может только Бог, а человек должен пребывать в состоянии благости и кротости – таково убеждение Павла. И добавим: в вечной готовности «к покаянию».
Но, по-прежнему, неясно, что заставляет Павла начинать своё Послание с инвектив такого рода, обращаясь к неведомым ему людям. Впечатление, что отсутствие реальных собеседников, он заменяет воображаемыми, погружаясь в самодиатрибу – диалог с самим собой. И он уже обращается к созданному воображением собеседнику: «Но, по упорству твоему и нераскаянности сердцу, ты сам собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, Который воздаст каждому по делам его» (2:5). Гнев Божий, как видим, переходит из первой главы во вторую. Павел предостерегает, что осуждение других «копит гнев в сердцах» осуждающих, ожесточая сердца их, изгоняя из них благость и кротость. Как всегда, к себе эти пожелания он даже не пытается применить: он имеет право смотреть свыше. И заканчивает этот фрагмент картиной проекции на воздаяние страшного суда: «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудею, потом и Еллина! Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину!» (2:9-10) Несмотря на отсутствие «лицеприятия» у Бога, но и «в добром» и «в злом» иудею отдаётся очевидное предпочтение. Павел был и всегда остаётся истым иудеем.