И он продолжает риторическую полемику: «И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим?» – рассуждение, достойное любого греческого софиста. Но ответ прерывает эту игру: «Праведен суд на таковых».
Но убеждение во всеобщей греховности мира сохраняется. И Павел продолжает нагнетать это убеждение в безусловной греховности и падения нравственности: «Ибо мы уже доказали (? –
Приступы мизантропии, по-видимому, стали посещать Павла с возрастом. В ранних Посланиях проявлялась уверенность и целеустремлённость, смыкавшиеся с романтической окрылённостью. Здесь ощущается некая усталость и «омрачённость» в отношениях к людям в целом.
Дальнейшие стихи (3:13–18) полны апокалиптических образов: «гортань их – открытый гроб; языком своим обманывают; яд аспидов на губах их. Уста их полны злословия и горечи; разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира. Нет страха Божия перед глазами их». Невольно вспоминаются строки из кумранских «Благодарственных гимнов», где в аналогичных выражениях изливались стенания Учителя Праведности.
Но пессимизм Павла распространяется и на толкующих Закон: «Но мы знаем, что закон, если что говорит, говорит к стоящим под законом, так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом, потому что делами закона не оправдывается никакая плоть; ибо законом познается грех» (3:19–20).
«Мы знаем», грех есть суть Закона, он его породил и пестует, – убеждает Павел своих воображаемых собеседников. Себя он уже давно убедил. Даже краткого доказательств для этого приводить не нужно: «это все знают». А потому, чтобы избавиться от грешной жизни, необходимо решительно и бесповоротно порвать с этим источником заблуждений, совершить окончательный поворот, обратившись непосредственно к Богу, «правде Божией», через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия, потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдания даром, «по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе…» (3:22–24).
Этот поворот, по мысли Павла, должен быть чем-то сродни тому, что испытал он сам в юности: что-то вида внезапного озарения, инсайта. Ибо невозможно постепенное приобщение к благодати, но необходимо решительное и мгновенное. Иначе, избавление от всепоглощающей греховности невозможно. Собственно, об этом и Павел говорит в получении оправдания «даром», единовременно, через веру. – «Для показания правды Его в прощении грехов, сделанных прежде». Всё, что было ранее, более не существует, в том числе, закон: «Где же та, чем бы похвалиться, уничтожено. Каким законом? Законом дел?» – спрашивает риторически Павел и решительно утверждает: «нет, законом веры. Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от закона» (3:27–28). Вера всегда, дела – преходящи. – убеждает Павел. «Дело вершится верою» – можно добавить. Тем более, что Закон дел показал свою несостоятельность («чем похвалиться?»). А потому, иудеи, как живущие под законом, ничем не выделяются от язычников: «Неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не язычников?» – возникает вопрос. «Нет», – отвечает Павел, – есть «один Бог, который оправдывает обрезанных по вере, а необрезанных через веру». Уравнивает всех вера, а не Закон.
Но Павел всё же не забывает об этнических особенностях римской общины: иудеев-христиан и не собирается их отталкивать излишне резкими жестами. Для этого необходимо всё же не отвергать Закон в принципе, но показать его необходимость и желательность, пусть и преходящую. И он поворачивается лицом к Ветхому завету: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак!» (3:31). Тем более, что это соответствует его внутренней потребности.