Апостол Павел в свете Посланий

Начиная с ст.12 Павел переходит от обвинений в абстрактных прегрешениях к более занимающей тематике: взаимоотношений с Законом, определяя тем самым аудиторию своего Послания. Предыдущим он создал определённую тональность атмосферы погрязших в грехах и заблуждениях. Теперь можно поговорить в конкретности о покорных Закону: «те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» (2:13). В отличие от язычников: «ибо когда язычники, не имеющих писанного закона, они по природе законно делают, то не имея закона, они сами себе закон; они показывают, что дело закона у них записано в сердцах, о чем свидетельствуют совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (2:14–15). Тем самым, Павел, собственно, не против Закона как такового, пусть он (Закон) записан лишь в сердцах. Главное, что язычники живут «по совести», одобряющей или осуждающей их побуждения. Но не имеющие «закона-совести» и согрешившие, тем самым, вне его будут осуждены и погибнут. Это для Павла очевидно. Не очень ясно, почему иудеи не могут совмещать и Закон и совесть? Или Закон отменяет совесть?

Закон имеет то преимущество, что «те, которые под законом согрешили, по закону осуждаются», «а исполнители закона оправданы будут». Т. е. в этом случае проще наказывать, ибо наказания заранее регламентированы. «И судить Бог будет тайные дела через Иисуса Христа» – Павел окончательно отдаёт роль судьи Христу.

Далее Павел обращает своё негодование на тех, кто под Законом: «Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом и хвалишься Богом, знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, и уверен в себе … как же ты, уча другого, не учишь себя самого?» (2:17–20). Опять-таки такое конкретное адресное обвинение, неясно, чем мотивированное. По-видимому, только тем, что возможные собеседники принадлежат к христианам Иерусалимской церкви?

Т. е. Павел, находясь во внутреннем диалоге, продолжает свои типовые обвинения против обобщенных оппонентов, не желая или не в состоянии осознать изменившуюся перед ним аудиторию. И вновь переходит к абстрактным обобщениям: «Проповедуя не красть, крадешь? говоря «не прелюбодействуйте», прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога?» (2:22–23).

Собственно, те же обвинения звучали из уст Павла и в адрес язычников, которые, правда, не прикрывались законом (и «совестью»; Ф.Г.). Он, фактически, приравнивает и иудеев и язычников в их поведении: «если необрезанные соблюдают положения закона, то его необрезание не вменяется ли ему в обрезание? И необрезанный по природе исполняя закон, не осудит ли тебя, преступника закона при писании и обрезании?» (2:26–27). Более того, он ставит в пример иудею язычника. И следует необходимый вердикт: «Ибо не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, по плоти, но тот Иудей, кто внутренне таков, и то обрезание, которое в сердце по духу, а не по букве: ему хвала не от людей, но от Бога» (2:28–29). Здесь Павел, увлёкшись, возводит в качестве вердикта для «хвалы от Бога» не веру, но пусть символическое, но «обрезание». Продолжая приводить в качестве примера язычника, что, учитывая его потенциальную аудиторию, достаточно смело.

N. B. Вторая глава, по сути, является набором общих деклараций моралиста, которые, возможно, и произведут впечатление при устном произнесении на аудиторию, но в письменном изложении воспринимаются довольно ходульными. Впрочем, эти Послания читались в экзальтированной среде и вполне могли вызвать эмоциональные отклики. Особенно, при соответствующем исполнении.

Глава 3

Павел продолжает обсуждать столь значимую для него тему обрезания. Он уже не помнит о своей аудитории, он весь погружён в проблему: «Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания?» (3:1) И отвечает, забыв, по сути, об обрезании, как несущественном, «внешнем»: «Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие» (3:2). И «слово божие» пребывает с ними всегда, ибо, как считает Павел, «неверность их» «не уничтожит верность Божию», ссылаясь на Писание: «Бог верен, а всякий человек мнив, как написано: Ты праведен в словах Твоих и победишь в суде Твоем» (3:4). И задаёт риторический вопрос в рассуждении с самим собой: «Если же наша неправда открывает правду Божию, то что скажем? Не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев?» (3:5), предвосхищая рассуждения достойные изощрённого схоласта. И первый решительный возглас: «Никак» и в продолжении разъясняет: «Ибо иначе как Богу судить мир?» Т. е. тогда Бог становится излишним в скверне мира. Но игра ритора продолжается: «Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божьей, за что ещё меня судить как грешника?» (3:7). Здесь Павел впервые обнаруживает признаки прямой полемики со своими реальными противниками. Возможно, с римскими, если у него была какая-то информация о положении в римской общины, либо с коринфскими, с которыми он воевал в момент написания Послания.