Павел готов и говорит об этом считать «все народы» потомками Авраама, хотя бы духовными, уравнивая их в призвании с иудеями. Что в глазах последних было неслыханным кощунством. Да и язычники, вряд ли, сочли себя польщенными при приписывании себя к роду непонятного для них старика с сомнительным прошлым. Но Павла это не смущает: его задача переубедить евреев. С язычниками этих проблем не возникает: они выслушают, мало что поймут и займутся своими делами, но Христа удержат в памяти – он понятнее. Лишь бы не было дополнительных требований и обременяющих трудностей, и Павел как проповедник идёт им навстречу: он противоставляет иудаизму идею об обретении обетования «не по делам закона», но «по милости Божией» всем в качестве дара, даже «нечестивцам», обосновывая это тем, что «закон производит гнев, потому что, где нет закона, нет и преступления» (4:15). После такого рода аргументации, как-то трудно обвинять Павла в незнакомстве с греческой софистикой. Можно отметить, противоставление закона, производящего «гнев» из-за преступления и дар обетования «по милости», «непреложно для всех», в том числе и «преступившим». Т. е. Павел противоставляет «гнев» и «милость» в качестве эмоциональных ориентиров для выбора слушателями. «Милость» в качестве доминирующего состояния безусловно является важным привлекающим фактором в процессе принятия новой веры. Что касается тезиса «нет закона, нет преступления» то он, несмотря на свою интеллектуальную привлекательность, является лишь риторической игрой, условность которой понимал и сам Павел. Её могли оценить лишь достаточно образованные иудеи, но на основную массу неофитов она не произвела, скорее всего, особое впечатление.
Условность доказательства через цитирование Писания, возможно, в какой-то мере, понимал и сам Павел, достаточно часто произвольно вырывая из контекста нужную ему строку и связывая её толкование по принципу «общего слова» или «похожести ситуаций».
Отношение пророчества «так многочисленно будет семя твое», данное Аврааму к надежде «сделаться отцом многих народов», очевидно, достаточно условное. Но, как уже говорилось, для Павла главным было увлечь своих слушателей, погрузить их в общее эмоциональное поле совместности переживаний обретённого будущего.
Причем иудеи, по-видимому, относили эти ожидания к судьбам своего народа в его многочисленности и процветании.
Слова «поверил с надеждою», «не изнемогли в вере», «не поколебался в обетовании Божием в неверии»», «пребыл тверд в вере»» сконцентрированные в нескольких стихах (4:16–23), следующие друг за другом, и прочитанные с энергетическим пафосом, вполне могли производить необходимое впечатление. И пример Авраама, к которому относятся эти слова, и вера которого «вменялась ему в праведность», что «впрочем не отношении к нему одному написано, что вменилось ему, но и в отношении к нам, верующим в того, кто воскресил из мертвых Иисуса Христа Господа нашего (4:23–24).
Павел, очевидно, надеялся донести эту уверенность до своих слушателей, совершая переход от «твердости в вере» Авраама к доверительной вере в Бога Отца, воскресившего Иисуса Христа, для их оправдания в безвозмездности своего жертвования.
Но вера, благодаря которой «мы имеем мир с Богом», нами получена не нашими заслугами, напоминает Павел, но «через Господа нашего Иисуса Христа, через которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией» (5:1–2).
Ещё раз напомним, что Павел, как иудей, не мог себе представить прямой контакт с Богом – он непременно нуждался в посредничестве. И Христос для него и был, в первую очередь, такого рода посредником. Да и себя он, как уже говорилось, также предназначал в качестве посредника между Христом и людьми. И это посредничество ощущалось им не только в надеждах, но и в «скорбях», кои для Павла были непременными спутниками и условиями успешности его подвижничества: «но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в наши сердца Духом Святым, данным нам» (5:3–5). В Посланиях Павла отрывки такого рода, наполненные впечатляющей поэтичностью, время от времени сверкают, подобно жемчужинам среди лихорадочного биения проповеднического потока нескончаемой полемики.
Но Павел не теряет и здесь последовательности повествования: он помнит, что благодать есть милость, дар Божий, ниспосланный грешникам в миру: «Ибо Христос, когда ещё мы были не мощны, в определенное время умер за нечестивых … Бог Свою любовь доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (5:6,8). А потому: «Тем более ныне, будучи оправданы кровию Его, спасемся Им от гнева», повторяя ту же мысль в следующем предложении: «Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его» (5:9,10). Повтор этот характерен: обычно его наблюдают, когда убеждают, в первую очередь, самого себя, во внутреннем диалоге сомнения.