Для главы характерны постоянные возвращения к предыдущим высказываниям, повторениям в различных формулировках одних и тех же положения, т. е. это не результат уже окончательных утверждаемых мнений, но процесс их поиска. И он продолжается в следующей главе.
Павел возвращается вновь к уже, казалось, рассмотренным вопросам в главе 3 в почти идентичных выражениях: «Что же скажем? оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать? Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся в Иисуса Христа, в смерть его крестились?» (6:1–2). Этот риторический вопрос, производящий впечатление на неподготовленного слушателя, для Павла служит отправной точкой в построении концепции «жизни во Христе», по существу, воспроизводящей архаическую процедуру инициации – перехода подростка во взрослую жизнь, через которую прошли все народы мира. В этом смысле сравнение Павла новообращённых язычников с детьми, регулярно используемое Павлом, продолжает лексику процессов инициации. Ритуал инициации предполагает возрождение в новом качестве взрослого человека через предшествующую смерть юноши. И Павел, дословно, воспроизводит его, трансформируя в процедуру крещения: «Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни», опираясь на принцип «подобное вызывает подобное: «Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха» (6:5–7). Ибо, по убеждению Павла, изначально греховна плоть. Вообще использование принципа подобия является доминирующим методологическим приёмом Павла в построении базы его взглядов. Их трудно назвать полноценной системой, учением. Скорее, это довольно рыхлая, система неустоявшихся взглядов или мнений, как сказали бы греки. Кстати, можно отметить некий смысловой диссонанс: отрицание смерти происходит через признание её принципиальной необходимости. Но иначе, без акцента на смерти Христа все построения лишаются необходимого драматизма противоречивости коллизий произошедшего.
Павел помнит и о необходимости не забывать о причине первородного греха, используя оборот «о распятии ветхого человека» в связи «с Ним» – Христом, тем самым соединяя смерть в её неразрывности с воскресением к новой жизни, «свободной от греха». Далее следуют повторения сказанного в различных ракурсах: «Если же мы умерли со крестом, то веруем, что будем жить с Ним, зная, что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет власти над Ним. Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога» (6:8-10). Относительно бессмертия он высказывается достаточно осторожно, безусловно связывая его только с Христом. Что касается «нас», то «мы веруем, что будем жить с Ним». И заканчивает свое рассуждение призывом: «почитайте себя мертвыми для греха и живыми для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем» (6:11). Ибо вы освобождены от первородного греха и дальнейшая жизнь и на земле, и на небе, уже зависит только от вас.
Отсюда и заострённость проповеди Павла на кресте и воскресении: только они дают полное освобождение от греха и сулят вечность спасения. Всё остальное, в том числе и собственно фигура Иисуса и его жизнь не играют определяющей роли и остаются за пределами его внимания. Возможно, последнее послужило одним из мотивов расхождений Павла с апостолами, для которых жизнь Иисуса была частью их жизни и служила основанием их особого статуса.
Но он не может удержаться от предупреждающих призывов: «не предавайте членов ваших греху в оружие неправды, но представьте себя Богу, как оживших из мертвых, и члены ваши в орудие праведности» (6:13), равно как и от дистанцирования от Закона: «грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью» (6:14). Очевидно, что и здесь Павел обращается прежде всего к христианам – иудеям.
Но изменения статуса не требует отрицания Закона как свода правил общежития между собой и отношений с Богом. Теперь человек находится в другом поле императива нравственности: если ранее господствовал страх неисполнения пред наказанием, то теперь исполнение определялось внутренней потребностью жить по благодати: «Неужели вы не знаете, что, кому вы отдаете себя в рабы для послушания, того вы и раб, кому повинуетесь, или рабы греха и смерти, или послушания к праведности? … вы, быв прежде рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения, которому предали себя. Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности» (6:16–18).