Ардаф

– Ты пугливая голубка! – и Сах-Лума, поднявшись с кушетки, слегка поцеловал её в шею, тем самым вызывая нежный малиновый румянец, проступивший сквозь белизну её кожи. – Не думай больше о подобных глупостях, ты меня рассердишь. Какие-то догнивающие старики, подобные Хосруле, ещё будут нарушать спокойствие Аль-Кириса Великолепного! Клянусь богами, это полный абсурд! Не желаю больше слышать ни о черни, ни о бунтах, душа моя отвергает даже намёки на разногласия. Успокойся! Божественное спокойствие, нарушаемое лишь трепетанием крыльев мысли, парящей среди безоблачных небес фантазии! Лишь это одно есть центр средоточия всех моих желаний. И сегодня я понял, что даже ты, Нифрата, – здесь голос его стал обиженным, – несколько расстроила умиротворение моего ума этими глупыми разговорами о неприятном общественном окружении.

Он резко замолчал, и между его бровями появилась черта, отмечавшая раздражение и гнев. Нифрата, заметив его выражение, внезапно бросилась к его ногам и, подняв любящий взгляд, исполненный слёз, воскликнула:

– Мой повелитель! Прости меня! Поистине, тебе не следовало слышать о вражде и раздорах среди грубых мужланов! Я, бедная Нифрата, пожертвую жизнью, чтобы защитить тебя от малейшей тени зла! Голос её сорвался, она поцеловала его сандалии и рванулась прочь из комнаты.

Сах-Лума посмотрел ей вслед с нежностью и замешательством.

– Всегда она такая! – сказал он с притворным смирением. – Как я тебе и говорил, Теос, женщины – бабочки, не знающие своих желаний. Нифрата – женщина-загадка: иногда она меня злит, а иногда успокаивает. Сейчас она говорила о вещах, которые меня не касаются, да ещё с такой легкомысленностью, возвышенностью и искренней верой, что я слушал её с удивлением и гадал, где она набралась этой мнимой мудрости.

– Любовь научила её всему, что она знает! – прервал его Теос.

Сах-Лума рассмеялся.

– Ай, бедное нежное дитя, она меня любит! – сказал он беспечно. – В этом нет тайны! Но, когда все женщины меня любят, я предпочёл бы умереть от избытка любви, чем от чего-либо ещё. Идём! Уже закат – в моём саду есть зелёный холм, откуда мы увидим всю пышность и великолепие заходящего золотого бога. Это зрелище я никогда не пропускаю, и я хотел бы разделить его с тобой.

– Но, в таком случае, не безразличен ли ты к женским ласкам? – спросил Теос. – Неужели ты никого не любишь?

– Друг мой, я люблю себя! Я не нахожу ничего более приятного, чем собственная личность, и от всего сердца я восхищаюсь чудом и красотою собственного существования! Нет ничего прекраснее в женщинах, чем их созерцание моего гения, сознание собственной силы и очарования! Жизнь такого поэта, как я, – это вечное чудо! Вся вселенная подчиняется моим требованиям; человечество становится простым рабом капризов моего величественного воображения; силой мысли я поднимаюсь к звёздам; одним желанием воспаряю к высшим сферам, неизведанным, но знакомым моей фантазии; я беседую с душами цветов и фонтанов; и любовь женщины – лишь капля в глубоком океане моего безмерного наслаждения! Да, я обожаю свою необычайность! И откровенное самопоклонение есть единственная вера, которой мир искренне следует до конца!

Он поднял взгляд с яркой, самоуверенной улыбкой. Теос встретил его с удивлением и сомнением, но ничего не ответил, и вместе они зашагали медленно через мраморную террасу и дальше, вглубь прекрасного сада, наполненного буйными розами, что карабкались и цвели повсюду, оживая глубоким огненным цветом в лучах горящего заката.

Глава 14. Печать Верховной Жрицы

Они недолго шагали плечом к плечу без слов по прохладным дорожкам чередовавшихся света и тени, под прикрытием переплетённых зелёных ветвей, в которых лишь любовные трели очаровательных птиц то и дело разрывали тишину столь подходящим обстановке нежным пением. Весь воздух вокруг них благоухал тонкими ароматами; нежные радужные насекомые порхали и танцевали в тёплых лучах заката, как золотые искры в янтаре вина; между тем, повсюду отдалённый блеск взрывных фонтанов или мягкое изумрудное сияние бормочущих ручейков, которые петляли по земле меж поросших мхом и склонившимися папоротниками берегов придавало приятное ощущение прохлады и свежести яркой зелени роскошного пейзажа.

– Говоря о верованиях, Сах-Лума, – наконец вымолвил Теос, глядя на своего собеседника с неясным чувством сострадания и обеспокоенности, – какая религия преобладает в этом городе? Сегодня, хоть и по незнанию, я нанёс непростительную обиду тем, что глазел на прекрасную Верховную Жрицу, в то время как должен был пасть ниц во время её благословения. Ты должен поведать мне об общепринятых обычаях вероисповедания, чтобы я в своей слепоте снова не ошибся.

Сах-Лума улыбнулся.