Археологические прогулки по Риму

Эти пилигримы, о которых говорит Пруденций, оставили на кладбищах следы своего пребывания. Они имели привычку писать свои имена вместе с какими-нибудь молитвами на стенах и при входе в пещеры. Время не совсем стерло эти graffiti, надписи, которых особенно много поблизости от наиболее посещаемых могил; Росси тщательно списал все те, которые мог прочесть, и труд его не пропал даром. Сколько любопытных особенностей открылось перед ним в тех немногих словах, которые чертили на стенах грубые крестьяне V и VI века. Среди других любопытных открытий они знакомят нас с одним из тысячи тайных звеньев, посредством которых христианское благочестие связано с прежними верованиями. Когда мы смотрим издали, эта тонкая связь от нас ускользает, и нам кажется, что бездна разделяет христианство от предшествовавших ему религий; но наука, изучающая вещи вблизи, не пренебрегая никакими подробностями, хоть и не заполняет всецело расстояния, во всяком случае восстанавливает переходные ступени. У греков и римлян был трогательный обычай, когда они посещали храм или даже какой-нибудь восхищавший их памятник, паломники вызывали в своей памяти образы родных и друзей: для того ли, чтобы расположить к ним бога, которому посвящен был храм, для того, чтобы приобщить своих близких к удовольствию, какое им доставляло прекрасное зрелище. Эти знаки почитания, или проскинемы, часто встречаются в Греции, и особенно в Египте; по своей форме они обыкновенно довольно кратки и мало разнообразны. «Сарапион, сын Аристомаха, прибыл к великой Изиде Филейской и по благочестивому побуждению вспомнил о своих родителях. Я, Панолбий Гелиопольский, любовался могилами царей и вспоминал всех своих». Однако не все так просты и холодны, и порой в них можно подметить истинное чувство. Одна римлянка, посещая пирамиды, вспоминает умершего брата и пишет следующие трогательные слова: «Видела пирамиды без тебя и от этого зрелища исполнилась печали. Все, что могла сделать, это пролить слезы о твоей судьбе; затем, верная твоей памяти, я пожелала написать тут эту жалобу». Поэтому Росси, быть может, не совсем прав, говоря, что языческие проскинемы никогда ничего не содержат, «кроме холодной и сухой формулы»; но он уверен, что христианство вложило сюда больше горячности и страсти. Для нас всего интереснее их искренность и непосредственность. Тут нет ничего официального, условного, как в пространных надписях, высеченных на мраморе; они не так пышны и великолепны, но в них гораздо больше чувствуется сердечного порыва. То пилигрим просто пишет свое имя, смиренно прося молиться за него и выражая благочестивые пожелания (Eustathuis humilis ресcator; tu qui legis, ora pro me, et habeas Dominum protectorem); то он молит святых о себе или о тех, кого любит: «Святые мученики, помяните Дионисия. Попросите для Верекунда и его близких счастливого плавания. Пошлите покой моему отцу и моим братьям».

Раннехристианское богослужение в катакомбах Святого Калликста. Гравюра XIX в.

Чаще всего он ограничивается употреблением краткой формулы: «Живите» или «да живет он в Боге». При входе в пещеру Луциния, у подножия лестницы, находишь следующие слова, много раз повторенные: «Софрония, живи в Боге! Sofronia vivas!» Несомненно, что, написав эти слова, путник проник в пещеру, стал на колени, молился у подножия могилы мучеников, и вполне вероятно, что вместе с молитвой в сердце его проникло доверие. Это доказывает следующая надпись, начертанная той же рукой со стороны выхода: «Софрония, моя милая Софрония, ты будешь жить всегда, да, ты будешь жить в Боге: Sofronia dulcis, semper vives Deo; Sofronia, vives!»

Граффити из катакомб Св. Калликста