АСКЕТ

Голос Ольги достиг ультразвукового диапазона, ударился о своды потолка, посыпался хрустальными осколками на головы сидящих в зале и у телевизионных экранов. Все знали, о чём идёт речь. Черновики разоблачительных материалов о прикарманивании губернатором федеральных сумм со счетов строящегося онкологического центра передавали в печатном виде друг другу осторожно, как перепечатки «Архипелаг «Гулаг» когда-то. Когда и кто пустил их «в народ», никто ответить не умел. Достроить злосчастный онкоцентр не могли вот уж лет шесть по причине финансового дефицита. Область стабильно занимала лидирующие места в страшном рейтинге по онкозаболеваниям, а долгострой всё продолжался. О публикации таких «боеголовок» не было и речи. Главные редактора шарахались от Виктора, точно он был носителем смертельной заразы. Одно его имя вызывало гипертонические кризы. Как водится в России, дошли «прокажённые» статьи и до самого головы. Мир не без добрых людей. Но губернатору повезло. Внезапно в квартиру взбесившегося журналистишки забрались грабители. Расстреляв семью хозяина, прельстились только рабочим компьютером Ремизова, где и были собраны неудобные факты. Забрали и все носители. Правда, кто-то, после случившегося, отправил всё же эти кляузы в Москву. Наверняка у бузотёра Ремизова были подельники. Сам он лежал тогда в реанимации с перебитым позвоночником. Пока дотошная столичная комиссия разбиралась в нелицеприятных наветах на губернатора, все деньги каким-то сказочным образом всплыли на должных счетах. Факта хищения не усмотрели и уехали, не солоно хлебавши.
Грабителей и не нашли, а ябеда Ремизов, выжил. Вот только разорванный девятью граммами металла спинной мозг навсегда усадил его в инвалидное кресло, лишив, таким образом, возможности лазать, куда батька не велит. Да и гибель жены и 4-летней дочери окончательно превратила его в ничем не интересующееся, вечно пьяное существо. Журналист кончился, а с ним и человек. Ну, бывает…
И вдруг.

— В начале года в нашем городе был открыт онкоцентр, — тихо начала Ольга. — Многие из вас освещали это событие. Мы говорили о том, какие возможности открываются в этой связи. О надежде тысяч людей, потерявших веру в избавление от страшного недуга. Благодарили губернатора за заботу. И вот четыре месяца назад я сама сидела в очереди и ждала приговора — будет жить моя внучка или… — Голос Ольги дрогнул и стал металлическим. — Я не знаю, за что Бог посылает страдания нашим детям. Боюсь, что за грехи их родителей. Я не вправе судить, справедливо это или нет. Я только знаю, что моя дочь не заслужила видеть своего ребёнка умирающим. Знаю, что внучка не должна испытывать то, что она испытала. Испытала за то, что я, её бабушка…

В железной леди Мещеряковой что-то сломалось. Она не плакала. Просто смотрела огромными сухими глазами в зал и молчала. Дорогое эфирное время текло впустую.
Или нет?