АСКЕТ

Бойкая обычно Леночка Видякина, смущённо воззрилась хорошенькими светло-голубыми глазками в бокал с импортным шампанским. Праздничный напиток с боями добыла её мать, товаровед продовольственного магазина, в честь совершеннолетия любимой, единственной поздней дочери.

— Я… это… — Леночка сама на себя была не похожа. Обычно она тараторила без умолку. — Спасибо, что вы тут меня поздравляете. Хочу сказать… В общем, я… замуж выхожу, вот.

Над разверстым во всю ширь праздничным столом провисла нехорошая тишина. Из каких-то небесных сфер едва слышно бормотал генсек.

— Тебе 18! —разорвала тугое безмолвие срывающимся голосом Любовь Сергеевна. Из материнских глаз потоком хлынули слёзы. Точно кран включили.

— Ну-у-у… — протянул Гоша-слесарь, ещё один сосед Видякиных. — За это и выпить не грех!

— Не пойдёшь ты никуда! — очнулся Видякин, схватился за сердце и побледнел. Он подозревал, кто был избранником дочери и ему совсем не светило оказаться в одной комнате ещё и с тощим, туповатым зятем.

— Нет, пойду! Я беременная! Вот… — от волнения именинница даже упустила интимность момента, выплёскивая сообщение при стечении соседей.

Надолго Пашки, новоиспечённого члена семьи Видякиных, не хватило. Едва в перегороженной шкафами комнате заголосило крохотное существо, молодой папаша ретировался с территории.
С тех пор Леночка частенько озадачивала домочадцев благими вестями о новых супругах. Каждого из них она помечала незамедлительной беременностью. В промежутках между свадьбами и родами шустрая Леночка умудрилась втиснуться в ряды новой формации, открыла маленький кооператив. Он приносил кое-какой доход, но даже Леночкиной прыти не хватало, чтобы успеть всё: отыскать очередного мужа «на всю жизнь», родить ему наследника и заработать на отдельную квартиру. Правда, комнату усопшего Владимира Николаевича, не имевшего претендентов на наследство, отдали быстро множащемуся семейству, но места всё равно катастрофически не хватало. Все дети активной Леночки были одеты в модные «варёнки» из дорогих кооперативных магазинов и ели невиданные для 90-х продукты.

— Ольга Аркадьевна, можно? — в узкую щель между косяком и дверью просунулось кукольное личико Олеси, Леночкиной старшенькой.

— Входи, Олесенька, — благообразная старушка улыбнулась. Хотя её стан сильно искривило время, в сияющих глазах сохранялся былой свет рамп.

Олеся шмыгнула в тёплый, пахнущий лавандой полумрак. Здесь она чувствовала себя куда привычней, чем в ярко-освещённой заляпанной постерами «Алисы», кумирами двух её младших сестрёнок, комнате. Девушка плюхнулась в глубокое, изрядно ощипанное, но не побеждённое временем, кресло.

— Как у вас хорошо!

— Чего хорошего? — Ольга Аркадьевна отмахнулась. — Скучно со старухой-то.

— Да вы что! — Олеся даже подпрыгнула. — Мне с вами только и хорошо! Там, знаете… — она понурилась — никто меня не понимает.

Ольга Аркадьевна тихо засмеялась.

— В твоём возрасте я так же думала. Когда в Питер сбежала «в актёрки», как мой отец говаривал.

— Расскажите про ваш дебют, про Офелию, — в голосе Олеси затуманилась нега. Эту историю она слышала сотни раз, но никак не могла отделаться от чувства, что с тихим голосом старой актрисы в её сознание вливается что-то завораживающее, уютное и очень родное. Она свернулась калачиком, готовясь погрузиться в ароматную ванну чужих воспоминаний.