Атаман Устя

Съ первыхъ же дней завязался узелъ, а отецъ и сынъ вмсто того, чтобы живо и скоре распутать да развязать все, своимъ молчкомъ хуже затянули петлю. Атаманъ, давно тосковавшій отъ пустоты и грховности своей разбойной жизни на Волг, вдругъ будто помолодлъ, когда около него очутилась умная, лихая и красивая Устя. Разв во сн иди въ сказк такія бываютъ, а на-яву Тарасъ и не чаялъ такой видть, и, Богъ всть какъ, пожилой атаманъ, которому шелъ пятый десятокъ лтъ, какъ юноша влюбился въ этого ряженаго молодца Устина; и чмъ дальше, тмъ горяче, съ юнымъ пыломъ, любилъ онъ Устю и тмъ тщательне скрывалъ отъ всхъ обуявшее его чувство,

— Сдина въ бороду, а бсъ въ ребро! ворчалъ онъ самъ на себя. Когда же Тарасъ увидлъ, что, несмотря на свои года, онъ пришелся разумниц Уст по сердцу, что она, очевидно, тоже любитъ его, то атаманъ мысленно возблагодарилъ Бога. Онъ считалъ, что судьба послала ему Устю за вс его душевныя страданія среди дикой разбойной жизни — подневольной, хотя и на вол. Петрынь, таяся отъ отца, въ первый разъ въ жизни полюбилъ горячо и сильно — ту же Устю. Онъ радъ былъ, что отецъ ласкаетъ и любитъ парня Устина, не чуя въ немъ двицу.

Когда все разъяснится, отецъ согласится, конечно, на его женитьбу. Въ шайк не мало женатыхъ, и хоть разбойники, душегубцы, а тоже внчаны въ храм Божіемъ. Иной разъ и наздомъ, силкомъ, заставятъ попа себя обвнчать, а все-таки внчаны, какъ слдуетъ. Головорзъ идетъ своимъ чередомъ, а жизнь по-людски и по-Божьи — своимъ чередомъ; таковы уже норовы на низовьяхъ. А потому, что на десятокъ разбойниковъ половина не по своей охот душегубитъ, а ради пропитанія, не по своей вин, а изъ-за своей лихой доли, что выпала ненарокомъ. Тарасъ и Петрынь жили не просто, какъ отецъ съ сыномъ: этого мало было сказать, глядя на нихъ. Отецъ служилъ сыну врой и правдой, какъ рабъ, какъ холопъ, какъ крпостной; малйшая затя и прихоть Петрыня была для Тараса будто строжайшимъ указомъ, и не хотлось ему иной разъ поддаваться, видлъ онъ, что неразумное хочетъ сынишка, а шелъ противъ воли и длалъ; многіе дивились въ шайк отношеніямъ отца и сына; вс уважали умнаго и справедливаго Тараса и вс не любили его баловня Петрыньку.

Избалованный отцомъ парень былъ дрянной, слабодушный и злой. И природа отъ рожденія обидла парня, да и отецъ своимъ обращеніемъ въ конецъ испортилъ малаго.

Тарасъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не видть недостатковъ сына и не понимать своей вины. Онъ какъ будто даже меньше любилъ его, чмъ показывалъ это. Его отношенія въ сыну были настоящей загадкой.

Устя вскор тоже замтила это странное отношеніе и наконецъ узнала отъ Тараса, чего никто отъ него не слыхалъ никогда, чего и самъ Петрынь не зналъ.

— Душу я свою спасаю… Я убилъ младенца неповиннаго и за него мн страшный отвтъ предъ Богомъ предстоитъ. Когда у меня здсь, на Волг, родился Петрынь, я надъ нимъ клятву далъ итти къ нему въ кабалу. Прикажи онъ мн лзть за него въ огонь — я ползу… Люблю ли я его, Устя? страшно вымолвить… самъ не знаю. Много я вижу въ немъ худого, но повиноваться ему, жить для него и служить ему — я клятву далъ, обтъ на себя положилъ и какъ вериги какія ношу на себ.

Устя обомлла отъ этого объясненія. А посл того Тарасъ показался ей еще удивительне, головой выше всхъ ею виданныхъ людей, а на Петрыня стала она смотрть недружелюбно, какъ на мучителя своего отца, котораго онъ и ноготка не стоитъ. Иногда ей казалось, что Петрынь будто угадалъ въ ней двушку, будто относится къ ней не какъ къ парню-пріятелю; но мысль эта не укладывалась въ ея голов.

— Гд ему кого-либо полюбить! Онъ дрянной, хитрый, завистливый, льстивый; онъ видитъ, что Тарасъ со мной ласковъ, и боится, что отецъ меня больше его полюбитъ.

XXVI

Подъ предлогомъ пользовать Устю у хорошаго знахаря вс трое собрались и похали въ городъ Астрахань, и сразу всмъ тремъ судьба злая раскрыла глаза. Какъ громъ, какъ Божье наказанье, свалилось на голову ихъ то, чего они по слпот своей людской не предвидли. Или ужъ какъ кому на роду написано упасть въ пропасть, то онъ лзетъ въ нее самъ, не глядя себ подъ ноги.

Въ город Петрынь открылся отцу, объяснилъ, что онъ съ первыхъ же дней появленія Усти къ нимъ въ станъ любитъ двушку.

Тарасъ первый разъ въ жизни былъ такъ пораженъ, что не зналъ, живъ онъ или сразу убитъ сыномъ его словами. Кажется, живъ: видитъ все, слышитъ, понимаетъ, но внутри, на сердц — все черное, все будто умерло, все разбито, все онмло, все стало какъ каменное; должно быть, такъ только у покойниковъ бываетъ.

На четыре дня пропалъ Тарасъ съ постоялаго двора, гд остановились вс трое. И четыре дня скитался атаманъ разбойной шайки вокругъ города, играя своей головой, такъ какъ могъ попасться на глаза, быть узнанъ и схваченъ властями.

Было отчего Тарасу разума ршиться!

Онъ повезъ Устю въ городъ, чтобы уговорить давнишняго пріятеля, священника подгороднаго, обвнчать его по-божески съ дорогой красавицей, изъ за которой онъ помолодлъ сердцемъ, даже и видомъ… А тутъ вдругъ — грхъ страшный — онъ ее у сына отбиваетъ; сынъ давно ее любитъ и, вроятно, больше, чмъ онъ, старый грховодникъ.