Атаман Устя

А между тмъ атаманъ ихъ былъ молодецъ. Дла шли хорошо. Онъ съумлъ даже укромное мсто выискать на Волг и цлый поселокъ устроить, и держаться въ немъ, откупаясь умно отъ ближайшихъ властей и собирая разные поборы, обдлыйая разныя дла чрезъ камышинскаго притонодержателя, дядю Хлуда.

Устя умла справляться съ разнохарактернымъ сбродомъ, которымъ начальствовала. Атамана вс уважали, иные боялись даже его гнва и быстрой, всегда неожиданной и короткой расправы. Разбойные обычаи низовья много помогали атаману-двиц; атаманъ былъ воленъ въ жизни и смерти своего молодца уже по той простой причин, что самъ этотъ молодецъ воленъ въ жизни и смерти всякаго прохожаго и прозжаго — кто сильне или ловче, тотъ и правъ; кто раньше всталъ, палку взялъ, тотъ и капралъ.

Устя, потворствуя во многомъ слабостямъ разныхъ молодцовъ своей шайки, въ иныя мгновенья бывала ршительна настолько, что про атамана сложилось убжденіе въ шайк, что онъ за словомъ и за ножомъ въ карманъ не ползетъ.

— Разъ — и готово! Эдакъ-то вотъ Степанъ Разинъ завсегда дйствовалъ! говорили въ шайк. — Любилъ онъ до смерти царевну персидскую и за собой вкъ таскалъ; а разъ она ему согруби — онъ ее за косы да въ воду, и пожалть не усплъ; посл все жаллъ да на воду глядлъ.

Однажды, когда одинъ изъ молодцовъ Усти посл грабежа утаилъ отъ дувана нсколько кушаковъ, которые надо было подуванить, раздливъ поровну между всми, атаманъ приказалъ связать три кушака и повсить виновнаго тутъ же, на мст.

— Дуванъ святое дло! сказалъ атаманъ. И молодцы, довольные, повторяли эти слова.

Въ другой разъ Устя строго выговаривала при всей шайк одному молодцу изъ цыганъ за то, что онъ продалъ ихъ коня, на которомъ похалъ въ городъ, а показалъ будто онъ палъ въ дорог. Обманъ былъ подтвержденъ свидтелями, видвшими его съ конемъ на базар. Цыганъ клялся, что не виноватъ, а когда былъ уличенъ при всхъ, то со злости, остервенившись, выговорилъ:

— Ну, продалъ, такъ продалъ! и плевать мн на тебя!.. я вольный человкъ. Хочу — у тебя служу, хочу — уйду къ другому атаману… поумне.

— Нтъ, не уйдешь! выговорила Устя, вдругъ поблднвъ.

— Ань, вотъ уйду! стрекоза эдакая!..

Устя мгновенно достала изъ-за пояса пистолетъ и выпалила въ упоръ. Цыганъ повалился съ воплемъ на землю.

— Ушелъ? тихимъ, но страннымъ голосомъ спросилъ атаманъ, наступая на него ногой. Эй, вы, кончай его, въ воду…

Цыгана забросили и утопили.

Устя цлую ночь не спала посл убійства, а сидла у себя, положа на руки горячую голову и глубоко задумавшись, но этого никто изъ молодцевъ видть не могъ. Въ управленіи разбойными длами, конечно, эсаулъ Орликъ много помогалъ своему атаману, иногда даже самъ все обдлывалъ, но молодцы шайки этого не знали: Орликъ всю честь приписывалъ атаману, а себя выставлялъ только исполнителемъ его разумныхъ и ловкихъ приказаній.

Да, атаманъ Устя и былъ въ дйствительности не глупе и не трусливе Орлика. Если атаманъ и не былъ молодцомъ-парнемъ, то по нраву и духу — конечно не походилъ теперь на двицу, казачку донскую.

За нсколько времени предъ тмъ, какъ разграбили бляну купца Душкина — Петрынь исчезъ изъ Устинова Яра. Онъ отправился въ городъ и пропалъ. Въ шайк многіе были уврены, что Петрынь «напоролся», какъ татаринъ Измаилъ, или попалъ въ острогъ; но другіе прямо подозрвали, что Петрынь будетъ ихъ предателемъ, по злоб на то, что его не выбрали ни въ атаманы, ни даже въ эсаулы. Настоящей причины его поведенія, т. е. любви и ревности — никто подозрвать не могъ, кром Орлика и Ефремыча; они одни знали, что Петрынь влюбленъ давно въ красавицу и, не добившись взаимности, способенъ на месть.

— Ты и насъ и себя, атаманъ, погубишь съ Петрынькой! говорили они. Давно бы слдъ его, лядащаго, удавить или утопить.

— Покуда я атаманю и онъ у меня въ Яр, отвчала Устя, — я его не дамъ обижать.

— А если онъ насъ погубитъ, разоритъ гнздо, заставитъ бжать отсюда, донеся въ город, говорилъ Орликъ.

— Нтъ… стояла Устя на своемъ. — Дрянный онъ, знаю, но на такое дло не пойдетъ.

Однако теперь Петрынь исчезъ и пропадалъ.