Атаман Устя

Прошло дв недли посл разгрома бляны. Въ Устиномъ Яр жизнь шла весело; вс отъ атамана до мальчугана Гаврюка, вс были довольны; на блян купца Душкина все нашлось и всего вволю было теперь по хатамъ и хибаркамъ притона разбойниковъ. Зерно было засыпано въ ригу, а красный товаръ раздлили на дв части — одна пошла въ запасъ, а другую по дуванили, или подлили поровну между всми. «Дуванъ поравенный» — обычай разбойниковъ низовья, конечно, былъ ровный всмъ, въ томъ смысл, что каждый членъ шайки съ согласія и суда товарищей, атамана и эсаула получалъ часть, смотря по своимъ заслугамъ, храбрости и степени личнаго участія въ грабеж. Такимъ образомъ теперь Малина, Черный и Ефремычъ получили гораздо больше, чмъ татаринъ Мустафа или Кипрусъ; первые отличились при взятіи бляны; вторые только не отставали. Ванька Лысый, въ качеств пострадавшаго, какъ раненый, получилъ столько же, сколько и Малина. Калмыки и разная другая татарва, которая ничмъ себя, какъ и всегда, не заявила, получили понемногу. Часть атамана и эсаула была извстна заране — половина всей добычи, раздленная на четыре части, изъ которой атаманъ получалъ три.

Но Устя и Орликъ, за что ихъ и любили, этимъ правомъ не пользовались, а брали себ что-нибудь, немного, что приглянулось.

На этотъ разъ Устя взяла себ только маленькій красивый и острый кинжалъ, да дв книжицы, что нашлись нежданно у купца въ сундук: псалтырь и книга съ заглавіемъ: «Арапетъ, или сказаніе о послднихъ днхъ и преставленіи свта». Орликъ взялъ себ ружье, ремень съ насчкой и красивый тулупчикъ съ убитаго на блян молодца, что былъ родственникомъ и приказчикомъ купца Душкина. Вс молодцы получили холсты, кумачу и ситцу на штаны и рубахи, кто больше, кто меньше. Ружья, топоры, вилы, ножи, порохъ и свинецъ — все было, конечно, взято къ атаману въ запасъ про всхъ. Хлба появилось вдоволь, крупы стали выдавать всмъ въ двойной пропорціи.

— Масляница! говорилось повсюду. — Взыскалъ насъ Господь посл голодухи.

— Эхъ, обида, не нашлось на блян вина. Бочекъ бы всего пять! жаллъ Малина, а пуще всхъ растрига-дьяконъ, прозвищемъ Саврасъ, который былъ горькій пьяница.

Одинъ боченокъ вина, найденный у купца, пошелъ въ обиходъ къ атаману, но не ему, а для того, чтобы знахарь Черный настоялъ его зельемъ для раненыхъ и больныхъ.

Черный ходилъ теперь за раненымъ Лысымъ и общалъ живо вылчить добряка калужанина, если онъ только не помретъ.

Лысый сильно страдалъ отъ раны въ грудь на вылетъ, и первые дни лежалъ даже въ бреду и безъ памяти, но затмъ онъ сталъ, видимо, поправляться и только еще пуще началъ хрипть и пришепетывать.

Человкъ пять батраковъ съ бляны поступили охотой въ шайку, — что случалось часто. Остальныхъ здоровыхъ и раненыхъ молодцовъ, а вмст съ ними, разумется, и бабъ, которыхъ везъ купецъ ряжеными, отпустили на вс четыре стороны.

Убитыхъ своихъ и купецкихъ похоронили въ общей ям и крестъ поставили. Купца Душкина, несмотря на ропотъ многихъ молодцовъ, Орликъ самъ проводилъ верстъ за десять отъ Устинова Яра и сказалъ:

— Ну, дери, да и не оглядывайся. Не поминай насъ лихомъ. Быть бы теб въ вод или на дерев, если бы не атаманъ нашъ сердобольный. А въ другой разъ не зди въ нашу сторону.

II

Итакъ, сыто и весело стало въ притон разбойниковъ; даже Малина былъ въ угар и молодцамъ по вечерамъ разсказывалъ посл ужина разныя свои похожденія въ Сибири.

Но Устя и Орликъ уже тревожились…

Приходилъ мальчуганъ, посланный отъ дяди Хлуда изъ Камышина, съ требованіемъ, чтобы кто-нибудь изъ шайки поумне, не медля ни мало, навдался въ городъ къ нему, ради передачи и объясненія «самонужнйшаго и самоважнйшаго дла».

Атаманъ тотчасъ же отрядилъ, конечно, Ваньку Чернаго и теперь нетерпливо ждалъ его возвращенія.

— Что это за дло будетъ? спрашивала Устя раза по три въ день у своего эсаула.

Орликъ повторялъ одно:

— Дло худое; зря Хлудъ не пошлетъ.

— А Петрыня все нту. Сгинулъ! говорилъ атаманъ.

— Проявится, небось, шутилъ Орликъ. Только это будетъ въ послдній разъ; надо его похерить, хочешь не хочешь.

Наконецъ, однажды въ сумерки, Устя, сидя у себя въ горниц и разбирая по складамъ свою чудесную книжку: «Арапетъ», услыхала внизу голосъ Ефремыча.

— Ахъ, лядащій… Откуда? Ну, будетъ теб отъ атамана. Постой на часъ!

— За что? За то, что чуть подъ плети не угодилъ! отвчалъ знакомый голосъ.

Устя сразу поднялась и пошла къ лстниц на встрчу пришедшему.

Это былъ Петрынь.

— Ишь, щенокъ поганый, разжирлъ!.. бранилась внизу Ордунья. — Кабы въ острог сидлъ, такъ рыло бы у тебя повысохло, а вишь, какой — словно котъ съ масляницы…

— Петрынь! крикнула Устя.

По лстниц поднялся и вошелъ молодой малый, худощавый, но высокій и довольно красивый.

— Здорово, Устя… заговорилъ онъ вкрадчиво и льстиво, небось, вы тутъ положили, что я нарзался и сгибъ; анъ вотъ я.

Устя, не двигаясь, молчала и смотрла ему прямо въ глаза испытующимъ взглядомъ, упорнымъ и строгимъ. Брови ея сомкнулись на переносиц, поднялись высоко въ вискахъ, а глаза, какъ два луча, свтились, упираясь въ улыбающееся, притворное лицо вошедшаго.