Атаман Устя

Оставалось шаговъ десять каторжнику, чтобы совсмъ настигнуть парня и съ маху — какъ онъ хотлъ теперь отъ злобы — всадить ему въ спину длинный и отточенный ножъ, который онъ стиснулъ въ кулак.

Но на счастье Петрыня, уже слышавшаго на бгу сиповатое дыханіе каторжника за самой спиной, — вдругъ что-то грузно шлепнулось объ землю и покатилось за нимъ, зашуршавъ по дорог. Малина кувырнулся и съ ругательствами не сразу поднялся на ноги. Это спасло Петрыня.

Споткнувшись на что-то въ темнот, Малина ударился грудью объ пенекъ и расшибся такъ, что другой бы не сразу и на ноги всталъ, а полежалъ бы, да поохалъ съ полчаса на земл.

Однако каторжникъ не продолжалъ своей травли, а остановился и засоплъ сильне и отъ ушиба, и отъ досады.

— Добро, поскудный, до завтрева; ты не изъ журавлей — въ небо не улетишь, забормоталъ онъ и двинулся назадъ по направленію къ своей хибарк, которая была въ другой сторон.

Петрынь, ошалвшій, уже не чуя за собой погони и понявшій, что Малина кувырнулся со всего маху, — все-таки бжалъ, какъ заяцъ, къ дому атамана и съ перепуга еще раза два визгливо прооралъ среди ночного безмолвья и сна.

— Ишь, заливается! Кукуреку-у-у! разсмялся Малина, уже медленно шагая назадъ домой, саженяхъ въ двухъ-стахъ отъ парня.

Когда Петрынь прибжалъ къ крыльцу атамана, Ефремычъ былъ уже на ногахъ.

— Чего орешь, полуночникъ?

Петрынь проскочилъ мимо старика въ кухню и заперся и засовъ. Затмъ въ темнот онъ повалилъ что-то, и грохотъ поднялъ на ноги и старую Однозубу, которая съ-просонья нчала вопить:

— Ай, пожаръ; ай, горимъ; ай, Мати Божья; ай, свтики, помогите…

Ефремычъ ругался и ломился въ запертую дверь, такъ какъ ему съ-просонья показалась штука Петрыня обидною. Петрынь хриплъ и не могъ духъ перевести и все двигался и елозилъ въ темнот, зацпляя за все и роняя на полъ то одно, то другое.

Наконецъ атаманъ появился внизу.

— Отворяй сейчасъ, Петрынь! раздался его строгій приказъ, и Петрынь, найдя съ трудомъ засовъ, отворилъ дверь.

— Ой, навожденье, Господи Іисусе, помилуй. Крестная сила, оборони! вопила Однозуба.

— Молчи, старый чортъ! крикнулъ атаманъ; огня давай!

Скоро освтилась кухня, но не скоро объяснилъ Петрынь въ чемъ дло, такъ какъ онъ началъ съ того, что повалился Уст въ ноги, моля о пощад.

— Зачмъ подослалъ окаяннаго? Что я теб сдлалъ? Лучше изъ своихъ рукъ убей! молился Петрынь, заливаясь слезами. — Отпусти меня на свободу; я уйду и во вки ты обо мн не услышишь.

Наконецъ, унявъ Петрыня и заставивъ себ все объяснить какъ слдуетъ, Устя насупилась:

— Ладно, завтра разсужу самовольничанье Малины; а теперь иди, ложись на ночь у лстницы.

Петрынь, обрадованный, поднялся за атаманомъ наверхъ и легъ въ первой горниц на полу.

— Стало, атаманъ не гнвается! думалъ онъ; сибирный самъ надумалъ. Но зачмъ? чего ему нужно? деньги, полагалъ, найдутся на мн.

IV

На утро Орликъ, по порученью атамана, призвалъ каторжника и строжайше приказалъ ему выкинуть баловство изъ головы и не смть трогать Петрыня.

— Что онъ теб? сказалъ эсаулъ. — Ограбить, что-ль, хотлъ.

— Чего у него грабить? отозвался ухмыляясь Малина;- у него одни портки, да и т на меня не влзутъ. А онъ Іуда, онъ насъ продалъ; вотъ что мн.

— Это не твоя забота; атаманъ свдаетъ измну, самъ разсудитъ.

Малина небрежно общалъ «щенка» не трогать, а разв такъ только поучить малость, чтобы не баловался и не оралъ по ночамъ.

Однако этому общанью сибирнаго — не убивать Петрыня, атаманъ и эсаулъ настолько мало доврялись, что Петрынь былъ оставленъ въ дом Усти. Трусливый парень боялся теперь отойти даже на нсколько саженъ отъ крыльца. Когда Однозуба попросила его въ сумерки помочь ей дотащить блье до рчки, то Петрынь замахалъ руками.

— Господь съ тобой! наскочитъ Малина — и аминь!

— Со мной не тронетъ, не посметъ, заявила Ордунья; небось.

— Должно быть, не посметъ? Что ты ему?

— Тронетъ тебя, я атаману доложу, глупый.

— Тронетъ… Онъ такъ тронетъ, что на мст останешься. Такъ что-жъ мн въ твоемъ доклад, дура?

Прошло нсколько дней.

Между тмъ двое посланцевъ Усти — Черный, ушедшій въ Камышинъ къ Хлуду, и разстрига Саврасъ, отправленный въ одинъ свитъ оволо Саратова тоже для развдокъ — ожидались ежедневно обратно съ встями.

Въ скиту, куда направился Саврасъ, начальствовалъ раскольникъ, Старецъ Серафимъ, который, несмотря на иноческую жизнь въ дремучемъ лсу, постоянно зналъ всю подноготную въ Саратов. Зналъ больше, чмъ иной житель самаго города, иначе въ скит и жить было бы не безопасно, такъ какъ на старцевъ посылались команды солдатъ гораздо чаще, чмъ на разбойниковъ. Это было для начальства и легче, и выгодне; у старцевъ часто въ скитахъ находили крупныя суммы денегъ, собиравшихся изъ пожертвованій согласниковъ, да къ тому же старцы отъ солдатъ не оборонялись, конечно. Прійти, перевязать тхъ, что не успли удрать, забрать деньги и плнныхъ да отвести въ острогъ, было не мудрено. Солдаты тоже на нихъ шли охотне, чмъ на шайки разбойниковъ, которые и изъ ружей палить умютъ.