Атаман Устя

Устя спала крпко, ибо утомилась отъ разнородныхъ думъ и чувствъ за весь день. Ефремычъ внизу ворочался съ боку на бокъ и вздыхалъ. Всть о команд, о предстоящемъ разореніи Устинова Яра и бгств, Богъ всть куда, на вс четыре стороны — его печалила больше самихъ атамана съ эсауломъ.

Старая мордовка Ордунья спала, какъ убитая. Ея можно было стащить съ лавки и дотащить до рки, и она не проснулась бы.

Фигура, подставивъ лстницу, ползла, озираясь кругомъ. Это былъ самъ эсаулъ.

— А вдь выползетъ и увидитъ меня кто изъ молодцевъ на свое горе — придется палить! бормоталъ онъ; зря придется подшибить.

Орликъ влзъ тихо на крышу, прошелъ нсколько шаговъ и въ одномъ изъ угловъ дома сталъ подымать топоромъ доски… Трескъ легкій раздался ясно, благодаря полной тишин.

— Ахъ, проклятыя, ишь, какъ пришиты, шепнулъ Орликъ. Проснется Ефремычъ — вдь выползетъ старый хрычъ. Ну, ужъ пугну же его.

Сдлавъ отверстіе, Орликъ пролзъ на чердакъ и, раскопавъ настилку и глину до досокъ, тихо кликнулъ въ щель…

— Петрынь, а Петрынь!..

Запертый въ чуланъ парень, не спавшій и уже давно слышавшій шаги и трескъ надъ собой, былъ ни живъ, ни мертвъ отъ страха.

«Неужели Малина лзетъ ночью его убить, думалъ онъ. Не можетъ быть. Зачмъ? Теперь атаманъ и безъ того его на смерть обрекъ. Завтра его на сход разсудятъ и заржутъ при всемъ народ. Зачмъ же Малин лзть ночью къ нему».

Несмотря на это разсужденіе, Петрынь все-таки въ ужас прислушивался и, когда зашумло на чердак прямо ужъ надъ его головой, онъ такъ отороплъ, что давно бы уже выпрыгнулъ въ окно, если бы оно не было съ желзной ршеткой, какъ въ острог.

— Петрынь! снова позвалъ эсаулъ.

— Я… Кто такой? Чего теб?

— Я… Орликъ… Небось. Я за тобой. Не дивися и не пужайся. Я тебя освободить пришелъ.

Петрынь ахнулъ, но не врилъ. Однако, не убивать же его лзетъ къ нему эсаулъ, его смертельный врагъ. Вдь завтра все равно ему конецъ на сход.

Орликъ осторожно поднялъ одну доску и просунулъ голову въ чуланъ.

— Петрынь, не дивися, родной… Дла нон такія, что вотъ и мн тебя пришлося спасать, ради себя, да и ради злобы на атамана.

— Охъ, Господи! ужъ не знаю — врить ли глазамъ! ахнулъ Петрынь.

— Дурень. Повришь, какъ на втеръ тебя выпущу.

— Охъ, Орликъ. Вкъ буду за тебя Бога молить.

Орликъ тихо и медленно отодралъ еще дв доски въ потолк.

— Ну, теперь лзь… подставь что ни на есть; только бы мн тебя ухватить.

Петрынь взялъ боченокъ, подставилъ подъ то мсто, гд былъ Орликъ, и влзъ на него.

— Давай одну руку! Я тебя потяну, а ты другой хватайся за край…

Въ одну минуту сильной рукой Орликъ поднялъ парня къ потолку, и Петрынь вскарабкался и былъ на чердак.

— Охъ, Орликъ, чаялось ли мн; вкъ я не забуду твоего…

— Да ну, молчи; успешь отблагодарить-то… еще не ушли; услышитъ Устя, да выползетъ, да придется палить въ него, такъ весь поселокъ подымется на ноги: обоихъ насъ завтра и похерятъ, и я изъ-за тебя пропаду. Иди.

VII

Осторожно и медленно вылзли эсаулъ съ парнемъ изъ чердака на крышу, перешли къ лстниц и хотли уже спускаться. Орлику показалось, что атаманъ прошелъ по своей горниц отъ кровати къ окну. Онъ замеръ на мст.

— Охъ, Создатель! Помилуй Богъ, Устя подымется да увидитъ, выговорилъ онъ вслухъ и съ такимъ неподдльнымъ ужасомъ, что Петрынь окончательно увровалъ въ искренность своего спасителя.

И Орликъ былъ искрененъ. Онъ боялся, что Уст, несмотря на уговоръ и предупрежденіе, все-таки покажется его поступокъ подозрительнымъ. Люди врятъ больше глазамъ и ушамъ, чмъ разуму и сердцу. У Орлика духъ захватывало при мысли, что атаманъ увидитъ, смутится и заподозритъ… Пожалуй даже подыметъ шумъ…

И эсаулъ, и Петрынь притаились и не двигались. Орликъ не ошибся. Устя услышала шаги по крыш и, вставъ съ постели, подошла къ окну. Тутъ она увидла у самаго окна поставленную къ крыш лстницу и невольно ахнула.

— Чудно!.. Не понимаю твоей выдумки! мысленно обратилась она къ Орлику. Разумется, за Петрынемъ; его вывести на волю, но зачмъ?! Чуденъ ты, Орликъ, либо ты ужъ уменъ больно, либо сглупить собрался.

Атаманъ хотлъ уже по уговору и данному общанью ложиться опять въ постель, но вдругъ Уст пришло на умъ соображеніе.

— Да Орликъ ли это? а если Петрыня кто другой уводитъ! Устя схватила скоре со стны свой мушкетонъ и снова стала у окна.

— Ести ты одинъ или съ кмъ чужимъ — то я тебя тутъ же и положу! шепнула она и тоже притаилась на-сторож.

Орликъ и Петрынь долго прислушивались на краю крыши и, убдившись, что все спитъ, двинулись. Петрынь ползъ первый и сталъ спускаться по лстниц на землю.

И запоздай Орликъ на крыш — былъ бы парень мертвъ. Не видя никого, кром Петрыня, Устя уже думала, что самъ Петрынь устроилъ себ этотъ побгъ. Чтобы не прозвать бгуна — палить надо было прежде, чмъ онъ достигнетъ земли. Устя уже тихонько пріотворила окно и просунула оружіе. Однако у нея хватило духу дождаться, чтобы Петрынь слзъ донизу.

— Если двинется отъ лстницы — выпалю! думала Устя; но когда Петрынь ступилъ на землю, то не побжалъ, а смотрлъ на верхъ. По лстниц сталъ спускаться Орликъ.