Атаман Устя

— Ахъ, ты, затйникъ! шепнула Устя и приняла просунутое дуло ружья изъ окна. И меня смутилъ своимъ скоморошествомъ; чуть не ухлопала Каина; и зачмъ теб это колно понадобилось… увидимъ, что будетъ! Устя вернулась въ постель, легла и стала думать о зат Орлика.

— Обманомъ его взять хочетъ. Да зачмъ? Проку-то что изъ этого: ну бжитъ Петрынь къ команд и поведетъ сюда; онъ этого и хотлъ, когда вчера просился его отпустить. Чудно. Не пойму ничего.

Между тмъ Орликъ и Петрынь сняли лстницу и, оттащивъ ее, бросили въ кустахъ; затмъ они осторожно пустились по тропинк.

— Петрынь, теперь знай, парень, душа въ душу, животъ въ животъ, какъ братъ за брата родного стоять, — заговорилъ Орликъ, когда они оба были уже на краю поселка.

— Помилуй, Егоръ Ивановичъ; да я за тебя готовъ въ огонь и въ воду; я только ума ршуся и не пойму ничего — какъ же ты да меня отъ смерти спасть пошелъ.

— Свою кожу берегу! Не понялъ? Глупъ же ты, парень; ты всхъ перехитрилъ; команду на насъ поднялъ, а я, какъ и вс другіе, буду лобъ подставлять; нтъ, шалишь, братецъ мой, я не дуракъ; пускай умникъ Устя подъ пулю либо подъ плети идетъ, а я, спасибо, не хочу.

— Такъ меня-то зачмъ ты высвободилъ, я все-таки не пойму.

— Я вотъ тебя упасъ отъ смерти, а ты теперь меня упаси отъ плетей.

— Какъ?

— А вотъ зайдемъ ко мн, я теб все поясню.

Черезъ минуту оба вошли въ хату Орлика и сли на лавк.

— Общаешься ли отплатить добром за добро? заговорилъ Орликъ.

— Вотъ теб Христосъ! перекрестился Петрынь.

— Ты куда теперь, къ команд?

Петрынь молчалъ и колебался отвчать.

— Вотъ дуракъ-то! Я его съ опаской себ изъ петли вынулъ, а онъ мнется; что жъ я тебя застрлю, что ли, теперь? На что? Вотъ дуракъ.

— Прости, Егоръ Иванычъ; ужь очень я того…

— Ничего сообразить не можешь, отуплъ?

— Да, признаться.

— Говори: ты къ команд?

— Оно, конечно… что-жъ мн длать.

— Ну, и я съ тобой, понялъ?

— Зачмъ?

— Тебя команда и капралъ разстрломъ встртятъ, или хлбомъ да спасибомъ?

— Встимо, рады будутъ.

— Ну, а мн оставаться здсь, чтобы башку имъ подъ пулю подставлять; нтъ, я лучше тоже съ тобой за спасибомъ пойду…

— Д-да! Вотъ оно что! сообразилъ, наконецъ, Петрынь. Понялъ; стало быть, мы вмст ихъ и поведемъ сюда.

— Слава Создателю, разршилъ загадку… разсмялся Орликъ.

— Какъ же Устя-то?

— А что Устя?

— Да вдь ты, Егоръ Иванычъ, отъ нея безъ разума, а теперь предаешь; ты любилъ его, то ись ее…

— Любилъ, да; а ты никогда не любилъ?…

— Шибко любилъ! воскликнулъ Петрынь искренно и горячо; да и теперь… не знаю, кажись, и теперь люблю.

— А продалъ въ город и команду привелъ?

— Да; но я изъ злобы на нее, за ея обиды, изъ злобы на тебя; я видлъ, что она меня на тебя промняла, и не стерплъ. Не появися ты у насъ въ Яр — я никогда бы такого дла на душу не принялъ; ты все сдлалъ! горько и грустно выговорилъ Петрынь и махнулъ рукой на есаула. Мн могла отместка на умъ прійти, а ты за что? теб она что сдлала: любила; за это ты въ предатели-Іуды — какъ и я — идешь; теб-то ужъ за всю ея любовь — грхъ, Егоръ Иванычъ.у. грхъ! Ха! съ такимъ чувствомъ сказалъ Петрынь, что даже Орликъ удивился и головой махнулъ.

— Я себя упасаю. Что любовь? Жизнь дороже, да она и не любитъ меня, а балуется, ломается, ей атаманство дороже всего… будетъ, навертлся и намаялся я по ея дудк, довольно, вотъ что, парень, ты злобствовалъ на нее изъ-за меня, а я не возлюбилъ изъ-за того, что она меня скоморохомъ поставила, одними посулами истомила, вотъ что! Да и дла теперь вонъ какія. Что-жь мн, изъ за двки, которая ломается и только за носъ водитъ, убивать себя давать солдатамъ? Нтъ, я разсудилъ, лучше тебя освободить, да съ тобой къ команд и бжать…

Они замолчали.

— Чудно! чудно все это, выговорилъ, наконецъ, Петрынь.

— Ну это мы бросимъ. Нехай она одна изъ бды вылзаетъ; давай о дл говорить: ты сейчасъ прямо къ команд лети, нечего время терять.

— Встимо, вымолвилъ Петрынь, хватятся по утру, погонютъ за мной, и не уйдешь.

— Ну, это враки; я теб коня дамъ.

— Ой ли! отецъ родной… ахнулъ Петрынь.

— То то, отецъ родной, а ты слушай да на усъ мотай; запомни, что буду сказывать.

— Ну, ну… говори.

— Я сейчасъ бжать съ тобой не могу; у меня кой-что есть, и деньги тоже есть; надо все укрыть, и въ землю зарыть; вдь солдаты придутъ, все растащутъ, съ собой брать не хочу: они обыщутъ — отымутъ… Ну, вотъ я одинъ день останусь. Понялъ?

— Понялъ.

— Завтра въ ночь и я убгу.

— И къ намъ въ команду?

— Къ вамъ; найти будетъ не мудреное дло: небось берегомъ пойдете и на Козій Гонъ.

— Встимо. Потомъ ужь полагали съ Гона взять сюда обходомъ… на Желтый Майданъ.

— Ладно, я берегомъ и махну; а ты скажи капралу, что я, эсаулъ, охотой самъ явлюся и такъ ихъ проведу и поставлю, такъ все дло налажу, что они всхъ молодцовъ перевяжутъ или перержутъ безъ единаго хлопка изъ ружья; и палить имъ не придется, не токмо подъ разбойныя пули лбы подставлять.

— Да какъ же такъ?

— Это мое дло. Приду, все капралу разъясню; а ты только упреди его, что я буду черезъ сутки посл тебя. Понялъ?

— Понялъ, ладно, все скажу…