Атаман Устя

— Нтъ. Нечему тутъ помогать. На то ея воля, глухо проговорилъ Орликъ. Я это поршилъ, а то бы нешто сталъ я недлю ждать. Я, Ефремычъ, поршилъ за эту недлю, если Устя уйдетъ за нимъ — покончить съ собой!..

— Что ты? Что ты? Очумлъ, что-ли? вскрикнулъ Ефремычъ.

— Что я ей?.. Отецъ, братъ, командиръ, что-ль, какой. Ея воля. Полюбился ей капралъ, хочетъ она за нимъ въ городъ уходить и эту песью жизнь бросить… ну, что-жь! Таланъ ей да счастье! Господь съ ней!.. Я изъ зависти гршить не стану. Я же звалъ сто разъ уходить эдакъ, бросивши вашу братію. А теперь не со мной — такъ мн злобить? Нтъ! Во мн честь тоже есть… Я вдь не изъ холоповъ уродился!.. А вотъ себя теперь покончу.

— Пожалй Устю. За что же ей пропадать, горячо произнесъ Ефремычъ, не ради насъ, такъ ради ея самой. Вотъ я что… Аль души въ теб нтъ. За что ей плети-то да Сибирь видть.

— Онъ ее защититъ въ город. Будетъ любовницей, такъ будетъ въ шелку ходить, а не будетъ на помост голая у палача въ рукахъ кричать.

— Они ее предадутъ въ намстническое правленіе и казнятъ.

— Ты говоришь. А я, напротивъ, сказываю…

— Они сами говорили.

Орликъ взглянулъ на Ефремыча такими глазами, что дядька всталъ съ мста.

— Да ты же не понялъ, эсаулъ; въ томъ-то вся и сила. Они двое смялись да радовались, что атаманъ-двица влюбилась, спасаетъ его отъ смерти у насъ, да и сама-то за нимъ увязывается бжать.

— Они говорили?

— Капралъ говорилъ. Какъ въ городъ, то сейчасъ красотку въ острогъ. И сраму не будетъ, а слава одна. Сказать, молъ, въ город, что умысломъ двк въ полонъ отдался, да изъ нея любовницу сдлалъ и привелъ въ городъ, чтобы за служивыхъ убитыхъ она отвтъ на площад дала.

— Это онъ говорилъ?! вскрикнулъ Орликъ, подымаясь съ мста.

— Говорилъ старому. А тотъ помалкивалъ или смялся. Такія ли, говорилъ, у тебя красавицы въ город.

— У кого? У стараго-то красавицы. Что ты путаешь.

— Нтъ, у молодого. Онъ — его дядька, вишь. И теперь сюда пришелъ изъ любви провдать, что онъ, живъ ди…

Орликъ молчалъ и наконецъ вымолвилъ глухо:

— Побожися, Ефремычъ.

— Въ чемъ теб побожиться?

— Побожися, что капралъ грозился Устю въ город предать.

— Вотъ теб Христосъ Богъ. Подохнуть мн сейчасъ, коли я вру… Да за этимъ я и побжалъ, что мн не денегъ и не атамана жаль… Атаманомъ ты у насъ будешь и почище Усти поведешь все… а жалко мн двку горемычную; въ западню лзетъ, на плети и каторгу… Вотъ что, эсаулъ!

— Разумешь ли ты, Ефремычъ, что вся сила въ этомъ. Предастъ ее капралъ или облюбитъ… Таланъ свой она найдетъ въ город у него въ любовницахъ, или погибель свою. Вотъ что мн надо врно знать. Говорилъ онъ о предательств? Врно?

— Охъ, Господи Іисусе… Что ты съ нимъ будешь длать! Оглохъ человкъ! воскликнулъ Ефремычъ. — Да вдь я своими ушами то слышалъ и обмеръ.

— Побожися. Слышалъ? Врно? Ухо не обмануло?

— Разрази меня Мати Божья! Разъ пятокъ онъ грозился на вс лады, какъ въ городъ, то въ острогъ, да еще какъ похвастаютъ оба въ город, что привели, молъ, атамана-двку Устинью, а не Устина.

— Ладно! выговорилъ вдругъ Орликъ съ силой и будто выросъ на цлую голову. Врешь, капралъ! Врешь, барчукъ крупичатый! Теперь у меня руки развязаны и совсть чиста. Не себя, а тебя — кончать!.. Орликъ уговорился съ Ефремычемъ подробно обо всемъ и три раза объяснилъ, что дядька долженъ сдлать тотчасъ. Ефремычъ побжалъ обрадованный…

XIX

Всть, переданная эсаулу, была наполовину правдой, наполовину Ефремычъ прибавилъ свое собственное измышленіе.

Въ Устиномъ Яр появился старикъ, назвавшійся богомольцемъ отъ святыхъ мстъ, и объяснилъ, что онъ путемъ на Камышинъ сбился съ дороги и случайно попалъ въ поселокъ.

Въ дйствительности, это былъ старый пстунъ, дядька Засцкаго, 60-ти лтній Захаръ Терентьичъ, который, выходивъ барчука, обожалъ его и былъ равно любимъ своимъ питомцемъ, любимъ и старыми господами.

Неожиданная командировка его барчука на разбойное гнздо съ ума свела Терентьича. Но помшать онъ, конечно, длу не могъ. Просился онъ у своего Сашеньки съ нимъ въ походъ въ качеств его деньщика, но Засцкій отказался наотрзъ, такъ какъ капралу казалось срамнымъ дломъ таскать за собой няньку.

Къ тому же Терентьичъ уврялъ, что если барчукъ возьметъ его, то бды ужъ никакой не будетъ. Ужъ онъ «своего барина не проморгаетъ» — недаромъ выходилъ. Это-то именно и не понравилось его барину. А между тмъ не разъ теперь въ плну поминалъ Засцкій своего добраго и осторожнаго дядьку. Будь Терентьичъ съ нимъ, онъ бы не далъ ему попасться такъ простодушно въ ловушку Орлика.

Но старикъ дядька, отпустивъ питомца въ походъ и оставшись въ город, лишился сна и пищи… Прошла недля, и Терентьичъ, взваливъ котомку за плечи, двинулся по слдамъ команды.

— Ужъ тамъ не прогонитъ отъ себя! разсуждалъ дядька.

Итти по слдамъ капрала было немудрено. Высылка команды на разбойниковъ была дломъ не зауряднымъ, и народъ во всей округ, въ селахъ и на дорогахъ, не мало шумлъ и галдлъ посл прохода солдатъ.

Всюду, гд разспрашивалъ Терентьичъ о команд, ему послдній мальчуганъ могъ сказать, когда прошли царевы воины и куда направились, гд должны быть по расчету времени, и какъ ихъ настигнуть.