Аукцион

— Ты обязан остаться. Пойми, это будет сенсация. Об этом узнают. И найдется еще один человек или два, которые станут помогать нам дальше.

Ростопчин сел на кровати; глядя на то, как он тяжело поднимался, Степанов поразился перемене, происшедшей с ним за один день.

— Посмотри в глаза младенца, — тихо сказал Ростопчин. — Давай помолчим с тобою и посмотрим в его глаза...

(Через час пятнадцать Фол спустился вниз, сел в такси и поехал к Джильберту; небо на востоке становилось пепельным; три часа утра; ранние рассветы; он боялся этих рассветов; словно поминки по ушедшей молодости; лучше всего чувствовал себя осенью; после смерти мечтал обрести бытие дерева; больше всего любил пальмы.

— Джильберт, не сердись, что я поднял тебя, — сказал Фол, когда, пустив воду в кранах, они сели на кухне. — Положение критическое. Мы с тобою недоучли опыт князя. Он обыграл нас.)

9

В фойе театра было пусто еще; Степанов и Годфри приехали первыми, посмотрели стенд с фотографиями музеев Москвы, Ленинграда, Киева и Тбилиси; послушали музыку, которая будет предварять начало шоу.

— У меня нет хороших русских записей, поэтому я остановился на нейтральном? в конце концов, Гендель это Гендель, очень сдержан, все внутри, иная музыка накаляет страсти, а нам этого не надо.

Степанов кивнул, присел на краешек стула.

— Боб, у меня для вас есть сюрприз...

— На шоу придет рота русских солдат? — рассмеялся Годфри.

— Ну, это уже не сюрприз, а мероприятие — в тон ему ответил Степанов. — Нет, к нам придет князь Ростопчин.

— Тот самый?

— Да.

— Прекрасно. Он согласен сказать несколько слов?

— Более того. Он подарит моей стране картину Врубеля, которую ему удалось получить после торгов у «Сотби».

— Это действительно сюрприз.

— Послушайте, Боб... Князь рассказывал мне про шефа того человека, который уступил ему Врубеля... Его звали сэр Годфри... Он был начальником военно-морской разведки империи...

— В каком-то родстве мы состоим, Дим, но в весьма отдаленном — Годфри толкнул Степанова в бок; начали приходить гости; мужчины были в темных костюмах; иностранцы, шепнул Годфри, наши одеты скромнее, скорей всего, французы или американцы с западного побережья; поднялись в зал; там собрались девушки из фирмы Годфри — француженка, немка, американка, китаянка и две англичанки; фигурки точеные, лица улыбчивые; в шоу должно быть красиво все, особенно женщины, которые помогают ведущему, — Дим, — сказал Годфри, — народу будет очень много. Сегодня пятница, начало week-end’а, май. Это беспрецедентно. Идут не на вас. Повторяю, в этой стране как писателя вас не знают. Поэтому — предлагаю в последний раз — давайте прорепетируем начало, это в ваших же интересах.

— Нет, спасибо. Знаете, у меня есть приятели, которые по многу раз в течение многих лет рассказывают сюжет своей новой книги. Они никогда ее не напишут. Они проговорили ее, им уже неинтересно, они ее знают наизусть. Всегда надо, чтобы было интересно. Вам, мне и залу.

— Смотрите, — повторил Годфри. — Я отработаю мои деньги честно, но я не намерен терять лицо, Дим. Я готов к диалогу с вами, но не к такому, чтобы пропагандировать ваши идеи. Я живу здесь, и мне очень нравится жить здесь, понимаете?

— Прекрасно понимаю.

— О’кей, я сделал все что мог. Пеняйте на себя.

— Ладно. Мне надо извиняться перед аудиторией за мой варварский английский? — Степанов улыбнулся. — Кто встретит князя?

— Не знаю. Мои девочки никогда его не видали...

— Надо посадить князя на сцену...

— Этого делать нельзя. Вы и я. Третий — всегда лишний. Это отвлекает. Мы резервируем ему место в первом ряду очень почетно. А когда он придет, пригласим на сцену. Мэри, — Годфри обратился к худенькой американке, — пожалуйста, посмотрите, сколько народа?

— Я уже смотрела, — вмешалась француженка. — Будет полный зал, публика весьма престижная.

— Поди раскачай ее, — заметил Годфри. — В этом смысле студенты лучше... Кстати, Дим, снимите галстук, пожалуйста. Вы его совершенно не умеете повязывать, да и вообще это не ваш стиль.

— Знал бы, прихватил форму вьетнамских партизан, храню как реликвию.

— Очень, кстати, жаль, что не прихватили. Одежда — важнейший элемент шоу; выверенный вызов, дозированный эпатаж — все это на пользу дела. А теперь давайте расслабимся и посидим несколько минут в полнейшем молчании.

(Фол тщательно притушил окурок в пепельнице, не мог больше выносить запаха табака; хотя в общем-то, знал, что через пять минут полезет за новой сигаретой; посмотрел на часы; до начала шоу четыре минуты...