Аукцион

«А что если Ростопчин не придет в театр? — вдруг с ужасом подумал фол. — Через несколько минут появятся вечерние газеты с залпом против него и Степанова. Газеты доставят в театр; очень хорошо; а что, если старик купит газету у себя в отеле? Или по пути к такси? Почему нет? И решит не идти на Пиккадилли. В конце концов, есть же у него хоть какая-то защитная реакция?! Или те, кому за шестьдесят, перестают обращать внимание на все, что не укладывается в схему их мышления? Он не придет, и тогда репортаж о том, что он дарил красным в театре этого самого Врубеля, окажется липой! Вся комбинация насмарку! Только бы сейчас не сорваться, — сказал себе фол. — Успокойся, ведь так бывает всегда, самые последние минуты чудовищно напряженные. Ничего страшного, только не сорваться, это будет ужасно. Сейчас нужна холодная голова каждое слово обязано быть выверенным, каждый поступок — просчитанным до последней мелочи. Ты должен победить, ты докажешь, что прав был ты, что именно твоя концепция нужна Штатам ты сделаешь все, что задумал, но только не сорвись, это будет крайне обидно, Джос, пожалуйста, перебори себя, это минутное дело, ладно?»

Он достал из своего «дипломата» чисток бумаги с письмом редактору «Нью-Йорк таймс» от Саймона Бренкса, Лондон Челси, Клинктон стрит, двадцать три, вполне пристойная кандидатура; все-таки Джильберт — молодец, хоть и лентяй, у него хорошие связи в городе не зря просидел здесь восемь лет.

Письмо это Фол обдумал загодя еще в Штатах, перед вылетом в Европу, каждая фраза была отлита вынашивал не год и не два, а целых пять лет, сразу после того, как ушел из Лэнгли; бог наконец послал Годилина; впрочем, кого еще он мог послать ему; серьезные люди оседают в университетах; только неудачники питаются «Свободой».

Он достал ручку, пробежал текст еще раз; нет, править нечего, если только Годилин не выдаст что-нибудь, выходящее за рамки; фол просчитал его точно, сбоя не должно быть.