Аукцион

— Мать. Да, это верно, — сказал Ростопчин и повторил: — Мать... Я оставлю тебя на минуту, родная, я забыл в номере аппарат, хочу сделать фотографии в «Сотби»...

— Я поднимусь с тобою. Мне захотелось взглянуть на твой номер, милый, ты, надеюсь, не будешь против?

Ростопчин похолодел от гнева, секунда, и сорвался бы, но вспомнил, что в ванной стоит большой телефонный аппарат; я позвоню Степанову из ванной; включу душ — заболела голова, ночью пил, — позвоню ему и скажу, чтобы он зашел в банк, в любой банк и открыл счет на сто фунтов, на двадцать, не важно, на сколько, но чтобы он написал при ней на чеке пятнадцать тысяч фунтов стерлингов; это дура поверит, она же никогда ничего не знала про нашу треклятую жизнь, никогда не знала, как зарабатывают, она умела тратить, ничего другого она не умела...

...Он пропустил Софи, открыв перед нею дверь, включил телевизор; по Первой программе передавали последние известия, по второй шла передача о животных Индии, слоны хорошо ревут; прекрасно; много шума; вода в ванной; она не услышит мой разговор со Степановым. Ростопчин очистил Софи банан, открыл мини-бар, достал сок, извинился: «Ужасно заболела голова, я сейчас, одну минуту, пил всю ночь, старый дурак», — вошел в ванную, пустил душ, снял трубку телефона, прикрыл ладонью, попросил портье соединить с «Савойем»; назвал тамошней телефонистке фамилию Степанова; гудки были длинными, тягучими, никто не отвечал; но он же не мог уйти в «Сотби», еще рано, у него полчаса, он не мог, не мог, не мог уйти, твердил Ростопчин, сидя на краешке ванной, испытывая к себе острое чувство брезгливой и безнадежной жалости.

XI