Аулия

Тушканчики, заметно окрепшие, с набитыми просом животиками и блестящей шерсткой, следовали за своим проводником. Племя разрослось: множество здоровых и сильных деток, не знавших голода пустыни, стучали хвостиками по земле от нетерпения, горя желанием подняться в горы. И они шли вперед, приближаясь к отрогам горной цепи. Неделями поднимались они по пологим склонам, двигаясь по песчаным тропам, ведущим к лесу. А когда тропы остались позади, им пришлось возвести недоверчивые взоры к укрывшим небо высоким густым кронам деревьев, сквозь листву которых струился приглушенный зеленый свет, окутывая все вокруг. Лес был странным для пустынного тушканчика местом. На пути им встречались ручьи, и они пугались темной журчащей воды; только Аулии хватало смелости приблизиться к ручью и смочить кончик хвостика в ледяной воде. По ночам лес полнился угрожающим мяуканьем и рычанием. И даже здесь слышался скользящий шелест извечного врага, который теперь мог упасть каждому из них на голову прямо с ветки: там, свернувшись кольцами, спят змеи. Когти же лесных кошек оказались гораздо острее, чем у пустынной лисицы: тушканчики их чуяли, однако видеть не могли, поскольку те скрывались за бесконечной чередой стволов.

Тушканчики научились зарываться в толстый слой сосновых иголок: совы, что, затаившись в дуплах, ночью таращили свои глазищи, оказались не менее проворными, чем змеи. Так что лес, как и пески, кишмя кишел врагами. Погибло уже полтора десятка тушканчиков, а оставшиеся решили быстрее продвигаться к голым скалам, где, как и в пустыне, хищникам труднее спрятаться.

Они поднимались и поднимались, пока не дошли до скал, крепостной стеной окруживших остроконечные вершины. Позади остались лес и разноцветный толстый ковер под ногами, позади – шишки и ягоды и душный зеленый сумрак. А впереди – суровая и голая дорога в скалах, все выше и выше.

Высота над землей и крутизна скал напугали тушканчиков, но Аулия стала решительно взбираться вверх, к вершине, терявшейся в облаках. Остальные медленно – мешали округлившиеся животы – последовали за ней. Не раз и не два, когда бело-черная кисточка на хвосте Аулии терялась из виду, мышиное племя испускало тревожный писк, прося ее идти медленнее. Аулия останавливалась и ждала. Над ее головкой белыми облачками клубился парок дыхания.

К рассвету все попрятались в складках горы. Питаться пришлось высохшим чесноком и чахлыми травинками, что сумели прорасти сквозь застывшую черную лаву. Тушканчики не жаловались, хотя здесь не было ни песка, ни сосновых иголок, где можно было бы выкопать туннели. Понемногу, завороженные расстилавшимся внизу величественным пейзажем, они избавлялись от страха.

Теперь тушканчики, у которых прежде кружилась голова, стоило им забраться на дюну, стойко терпели голод на вершине горы: они неплохо подготовились к воздержанию благодаря поглощенным ранее верблюжьим припасам, а также неимоверному количеству съеденных ягод, брызжущих красным соком, и грибов, покрывавших стволы деревьев. Немногих корешков, которые им удавалось найти на вершине, хватило, чтобы продолжить путь.

Со всех сторон тушканчиков подстерегали опасности: скатиться вниз по каменному склону, потеряться, погибнуть в когтях хищной птицы. Не раз они замечали птичьи гнезда, огромные и пустые. Тушканчики держались от них подальше, по возможности обходя стороной, однако им все время попадались на глаза свидетельства пребывания здесь ястребов и коршунов: кровавые пятна на скале, резкий запах помета, перья, клочки разных шкурок.

С рассветом они наткнулись на огромного коршуна – тот спал на выступе скалы. Птица открыла глаза, и тушканчики замерли, мгновенно потеряв способность двигаться. Аулия, дрожа, медленно пошла к нему, неудержимо влекомая птичьим взглядом. Тушканчик и коршун долго смотрели в глаза друг другу на краю пропасти, однако в сердце тушканчика был не страх, а нечто напоминающее тоску по прошлому.

«Это он, Непокорный». Сама не понимая как, она угадала его имя.

– Это же я, Непокорный, – пропищала она на языке тушканчиков. Коршун развернул крылья. Замерев, тушканчик готовился стать обедом птицы. Коршун приблизился, легонько коснулся его клювом и улетел.

После этого случая вера тушканчиков в Аулию стала безоглядной.

И хотя они мерзли даже днем, сгрудившись в кучу в какой-нибудь впадинке или пещерке на склоне, а по ночам их маленькие лапки оставляли следы на заиндевевших камнях, племя продолжало свое восхождение. Круглые животики исчезли, глаза и уши стали казаться еще крупнее. Тушканчики не отступали: некоторые мечтали о прекрасных видах, что откроются им с вершины, другие – о земле по ту сторону гор, где им больше не придется бояться ни змей, ни лис. В первые ночные часы они пересказывали друг другу свои грезы.

Над их головами, скрывая от взгляда звезды, висела бескрайняя пелена облаков, поясом белого шелка обвивавшая чресла Ахаггара.