Аулия

«Прав был мой отец, – думала она, – я все делаю не так… Где мой посох? Как я могла прийти сюда без него?.. Аль-Хакум. Мне снился мужчина, чье имя – аль-Хакум… Я покинула мать, чтобы солнце испепелило меня в пустыне…»

Прошел день, прошла ночь. Аулия, почти не шевелясь, бредила, погрузившись в темноту. В кромешную мглу, наполненную образами: лицами ее предков, направлявших ее во время транса, ее собственными руками, чертившими в воздухе заклятия, обликом мужчины, который ее целовал. Потом исчезло все, кроме боли.

«Я была тушканчиком… Мое племя погибло в оазисе, где с меня сошла мышиная шкурка, когда я погрузилась в волшебную воду… Налетел симун и всех забрал».

Когда она смогла разлепить веки, то увидела, что лежит недалеко от скалистых отрогов, отливавших охрой и лиловым. Она подползла к ним и снова уснула. Сквозь дрему пыталась пропеть заклинание-оберег, защиту против симуна: «Я не встану у тебя на пути, я – как коршун, как… ястреб…»

Но что-то выходило не так: «Я – Аулия, хромоножка, Повелительница Песков, хромоножка, хромоножка…»

И хромоножка поползла в тень скалы, обдирая локти и волоча за собой ступню, вывернутую под невообразимым углом, – кровоточащую гирю. Умирать под палящим солнцем ей не хотелось.

Среди скал, почти сливаясь с ними, высилось несколько глиняных строений: руины высоких узких зданий, нисколько не походивших на башню муэдзина в Самарре…

Их стены были покрыты какими-то отверстиями, возможно, окнами. Ни на одном не было крыши, многие были разрушены.

Ей вспомнилось: как-то раз аль-Хакум упоминал Хадрамаут – имя, которое означает «все зеленое погибло», имя древнего и таинственного города в пустыне… Или это ей приснилось?

В извилистых улочках лежали тени, но они не соответствовали строениям, которые их отбрасывали. Свежести она не ощутила. Только холод и страх: кожа покрылась мурашками, тело охватила отчаянная дрожь. А слух не улавливал уже ничего, кроме стука ее собственных зубов.

Она свернулась калачиком возле одной из дверей разваленного города. Понемногу тень, лежавшая на камнях, стала подниматься, словно пар. Ужас пополз по спине снизу вверх; тяжело дыша, Аулия попыталась спрятаться, скрыть свою наготу, но сил хватило лишь на то, чтобы прикрыть грудь израненной рукой и свернуться в клубок.

Сквозь щелки век она попыталась разглядеть, что за меловое облако вырастает над ее головой. Со зловещим свистом пар скручивался спиралью, постепенно густея. Он, казалось, обретал вес и объем.

Вот образовались руки, торс и ноги. Наконец стало видимым рожденное из теней лицо: прекрасное и безжалостное. И смуглое, как у самой Аулии, только на коже ни единой царапины, шрама или морщинки. В раскосых глазах под безукоризненными изгибами бровей золотились янтарного цвета зрачки. Маленькое серебряное колечко блестело в левой ноздре. Раскрылись пухлые губы, обнажились зубы – белые, как молоко, квадратные и ровные, но с длинными, чуть загнутыми внутрь клыками, – и джинн рассмеялся. Его хохот вырвался вспышкой голубого огня, который, потрепетав в воздухе, превратился в столб серого дыма. Тело джинна скрывала простая черная туника.

– Вот ты наконец и пришла, Аулия, сайяда, владычица слов. Иди же ко мне.

Она попыталась заговорить, но закашлялась и уронила голову. Джинн опустился на колени и провел огромным холодным пальцем по ее векам. Аулия почувствовала, что глаза ее раскрываются – притом без боли.

– Я ждал тебя с того самого дня, когда ты родилась, – загрохотал голос джинна. – Теперь ты в том возрасте, когда выходят замуж. Я стану твоим супругом. Неужто ты думала, маленькая колдунья, что тебя возьмет какой-нибудь пастушок, мыслей в голове у которого не больше, чем у козы? Для твоего народа ты всегда будешь плоха. Ты маджнун, одержимая. Потому ты и пришла ко мне.

Аулия попыталась возразить. Но из ее потрескавшихся губ вырвался только хриплый стон. Ей хотелось бежать, не дать вставшей рядом с ней на колени огромной фигуре к себе прикоснуться. Из-за наготы она чувствовала себя еще более уязвимой. Это же те самые джинны, которые преследовали Абу аль-Хакума и ранили его…

– Я тебя не обижу, малышка. Гляди-ка!

Джинн обхватил руками сломанную лодыжку Аулии. Одним рывком – раздался ужасный хруст, от которого ее чуть не вырвало, – он поставил кости на место. Она закричала. Джинн ласково погладил ее ступню, посиневшую и испещренную порезами, такую маленькую в его чудовищной ручище. А потом поцеловал ее: боль и отеки исчезли.

И вот он приблизил свое улыбающееся лицо к лицу девушки. Клыки у него были длинные, но улыбка – ослепительная.

Когда один из локонов демона коснулся ее щеки, Аулии подумалось: как странно, что волосы существа таких колоссальных размеров – мягче, чем подшерсток молоденьких коз. Дыхание его пахло дымом.

Он поднял ее на руки. Аулия, почти теряя сознание, положила голову на грудь джинну.