Аулия

И не услышала никакого биения. Сердца у него не было. Да и откуда ему взяться? Ведь он – порождение волшебства. Кроме всего прочего, он вовсе не был так ужасен, как те джинны, что преследовали аль-Хакума. Тех она видела в своих снах: тела их были изъедены проказой, а руки походили на лапы с когтями, и они смертельно ранили аль-Хакума, едва коснувшись его… Этот же джинн, напротив, красив. И в тех местах, где он к ней прикасался, стихала боль. Или же она просто спит и видит сон: нет ни миндалевидных глаз золотистого цвета, ни прямого носа с изящными ноздрями, на самом деле лицо его наводит ужас… Уже неважно.

Джинн поднялся, прижимая Аулию к груди, и, подпрыгнув, взмыл в воздух. Девушка, почти лишившись чувств, ощутила, что ее как будто снова несет симун. Она повернула голову и прямо под собой увидела руины Хадрамаута, с каждой секундой все удалявшиеся. Внизу мелькали призраки его обитателей, городской базар, бесплотные серые животные. Полный упадок сил и головокружение не позволили ей вымолвить ни слова.

– Нет, не это я тебе предлагаю, моя суженая, тебе не придется править мертвым городом, – промолвил джинн и ласково провел рукой по ее обожженным щекам.

Как во сне, летели они сквозь ветра. Аулия видела остатки затерянных в песках караванов, видела сверкающее под солнцем золото, кривые, словно месяц, кинжалы, разбросанные вокруг мертвецов, шелка, трепещущие на ветру знаменами несуществующих армий, иссохшие, как мумии, трупы верблюдов.

– Вот такая судьба ждала и тебя, но я предлагаю тебе совсем другое – царствовать над духами ночи и владеть всяким живущим ныне зверем. Хочешь стадо белых верблюдов?

Аулия подумала: «Это всего лишь кошмар. Поэтому я не могу отвечать. Все это ничего не значит». Она улыбнулась, и кровь тонкой струйкой побежала из треснувших пересохших губ.

Джинн подхватил алую каплю кончиком мизинца, а потом слизнул языком.

Они пролетали над Ачеджаром, и он показался Аулии еще более жалким и печальным, чем остатки караванов или мертвый каменный город. Хижины с высоты казались сухими ласточкиными гнездами, воздух струился над нагретыми скалами, и ей почудилось, что сквозь гул ветров до нее доносится блеянье козы.

Аулии казалось, что она может разглядеть своего отца: он трудится на засеянном пшеницей поле. Отец, который ее никогда не любил. Который бил ее и никогда не обнимал, как обнимает сейчас джинн. А если бы Юша посмотрел наверх и увидел ее парящей в воздухе, как птица? Он, наверное, испугался бы и заплакал… или, кто знает, может, она сейчас выглядит как облачко – или же вообще невидима?

«Для моего отца я всегда была невидимой, – думала Аулия, дрожа от ярости. – Он даже не дал мне спокойно оплакать смерть аль-Хакума. В этой жалкой деревне любила меня только мама».

Джинн, который умел слышать мысли, струйкой дыма прошептал ей в ухо:

– Если ты пожелаешь однажды видеть свою мать, я принесу ее тебе, в шелках, в серебре и со свитой пантер. А тот, кто над тобой насмехался, убоится тебя.

Аулия представила Али бен-Диреме, простертого у ее ног, и тихонько засмеялась. «Будет другой сон, и в нем я исполню свое обещание и воздам маме за ее доброту», – подумала она.

– Приди ко мне, живи в моем доме – и ты ни в чем не будешь нуждаться, – заявил джинн.

«Хочу пить. Я умираю от жажды, я не смогу прийти никуда», – подумала Аулия.

Быстрый и горячий, как симун, ветер донес их до дворца, что вырос посреди пустыря, как мираж. Измученные глаза Аулии чего только не видели: и оазис, и караваны, и Хадрамаут; она летела по воздуху в объятиях существа, о котором говорили когда-то только у костра – и исключительно шепотом. И все же блеск широчайшей, отливавшей золотом крыши размером с целый Ачеджар и бронзовые ворота в шесть лиг высотой ее поразили. Дверной щеколдой служила длинная мраморная доска. Вокруг дворца рос лес из деревьев с темной листвой. Она увидела в воде бассейна саму себя: маленькую, словно сделанную из пальмовых листьев фигурку, которую обнимает колоссальных размеров джинн.

Был там и сад черных роз, источавших сильнейший аромат.

– Видишь, что я тебе предлагаю? Я вылечу твою ногу, и ты будешь танцевать. Выучишь танцы ночи, будешь повелевать духами моей свиты. Стань моей женой, Аулия. Разве ты не хочешь перестать хромать?

– Да. Все что угодно… но дай мне попить, или я умру, – еле слышно прошептала Аулия и уснула в объятиях демона.

Агатовый дворец

Проснулась Аулия в очень странной комнате. Одна-единственная лампа – капля красноватого света в лужице масла – едва освещала высокий потолок и стол, сгущая тьму вокруг.

«Ужас», – подумала она, но ничего не почувствовала. И зевнула.

Аулия была укрыта черной шкурой с мягкой, в завитках шерстью. Рядом лежала черного дерева трость с серебряным наконечником. Она попыталась снова уснуть и увидеть другой сон, но больше не спалось.

«Я попала в кошмар, – подумалось ей. – Или это мираж. Или я уже умерла».

Но теплая укрывавшая ее шкура была настоящей. Аулия погрузила пальцы в мех и накрылась с головой. Шкура пахла козой. Она откинула шкуру и, широко открыв глаза, стала озираться.